Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
В одной песне поется, что правила и законы создают поэты и юристы. Поэты (в широком смысле слова) вкладывают в нормы смысл и душу, юристы придают им письменную форму. Точно так же и мы можем сказать, что хорошим экономистом может быть либо отличный математик, либо выдающийся философ. Похоже, что мы позволили играть слишком большую роль юристам и математикам за счет поэтов и философов. Слишком много мудрости мы обменяли на точность, человечности — на математичность. Наша конструкция весьма детально напоминает башню из слоновой кости, вот только стоит она на песке. В одной притче говорится, что мудрый строитель больше заботится о фундаменте, чем о барочном украшении постройки: когда придут дожди, она не разрушится, как домик из сахара.
Раз уж мы говорим о башнях, то не является ли смешение научных языков, то есть неспособность отдельных научных направлений понять друг друга, также и следствием того, что каждая из этих отдельных дисциплин, оставив общую «долину», взобралась на головокружительную высоту, где, как правило, пусто и одиноко? Ситуация напоминает случившееся когда‑то при строительстве Вавилонской башни. Пусть из долины не открывается великолепный панорамный вид, но зато тут живут люди. А не лучше ли, как говорят, быть приблизительно правым, чем точно ошибаться?
Если бы мы перестали все усложнять и стали бы говорить проще и яснее, мы, возможно, смогли бы лучше понимать друг друга. И еще мы бы четче осознали, что только активное взаимодействие изолированных дисциплин обеспечит зданию устойчивость.
Если я написал, от чего нам следовало бы отказаться, то напрашивается вопрос, к чему мы должны были бы вернуться. В свете вышесказанного ответ представляется следующим: нужно спуститься с Вавилонской башни из слоновой кости раньше, чем с языками настанет полная неразбериха (когда все совершенно перестанут понимать друг друга).
Я не упрекаю прогресс, достигнутый к сегодняшнему дню благодаря науке, но мы, экономисты, должны постоянно повторять себе: вот это мы знаем, а вот это нет, а в это мы просто верим. Знаем мы много, но нет никаких сомнений, что на свете существует гораздо больше того, о чем мы еще понятия не имеем и, вероятно, иметь никогда не будем.
Слишком самоуверенно мы отклонились от тех моральных принципов, на которых должна стоять хозяйственная политика. Экономическая политика вышла из‑под контроля, следствием чего стал кредитный психоз в виде гигантского долга. Прежде чем мы отправимся искать новые горизонты, используем имеющееся у нас время на экономическое ретро. В конце концов, если бы математик нашел у себя в расчетах ошибку, он бы их не продолжал. Честный ученый должен вернуться в ту точку, где была допущена оплошность, исправить ее и только потом продолжать вычисления. Остается надежда, что мы извлечем уроки из кризиса. Хорошие времена — не самая благоприятная пора для исследований и размышлений и уж тем более для какой‑либо смены выбранного пути в духе подлинного, первоначального смысла слова «покаяние». Истина является нам как раз в переломные моменты. Часто во всей своей безобразной наготе (король‑то голый!), но зато со всей очевидностью.
Долговой кризис носит не только потребительский или экономический характер — он гораздо глубже и шире. Нашей эпохе не хватает умеренности. Я не предлагаю вернуться к природе и естественному состоянию вещей, не призываю отказаться от материальных благ. Имущество и деньги играют свою роль, являясь одним из многих источников счастья (повторю, не единственным, как нам в последнее время кажется). Я призываю к осознанию самодостаточности и благодарности за все, что у нас уже есть. А имеем мы действительно немало. Мы так богаты и сильны, что для нас не существует внешних ограничений. Мы многое преодолели и долго могли творить все, что нам вздумается. Тот факт, что, имея такую свободу, мы сделали не так уж много хорошего, представляется очень грустным.
Жизнь — не здесь, она — в нас
Иногда мне кажется, что всю историю человечества можно резюмировать следующим образом: нам необходимо постоянно двигаться вперед для того, чтобы мы могли самым сложным способом наслаждаться самыми простыми радостями жизни. Наши родители, точно так же, как и все предыдущие поколения, играли деревянными игрушками и получали от них удовольствия не меньше, чем наши дети от электронных забав. Но сегодняшнюю ребятню алюминиевые сабельки, педальные машинки и тряпичные куклы вряд ли порадуют. Да и нам, взрослым, чтобы испытать элементарное человеческое удовольствие, нужны все более сложные конструкции, книги и теории. Наши абстрактные и технические знания становятся все более продвинутыми, а вот уровень понимания реальной жизни вокруг и смысла собственного бытия, похоже, не меняется.
Мы все живем в историях, и неважно, для детей они или для взрослых. Жизнь действительно состоит не более чем из преданий, и потому нам так нравится их пересказывать. Ученые излагают друг другу свои теории, и, как подчеркивает Рой Вайнтрауб, «любая теория есть автобиография». Мы, как и дети, прекрасно знаем, что все повествования, включая наши собственные, не являются реальным отражением мира вокруг нас, но близки к нему и связаны с ним непонятным нам образом.
Данная книга является попыткой показать, что история экономики намного сложнее, увлекательнее и даже поразительнее, чем нам пытается внушить математический взгляд на нее. То есть в определенном смысле эта книга представляет собой робкую попытку показать душу экономики как науки и как механизма хозяйствования, ее animal spirits. Как и о любой душе, об этой тоже надо заботиться, холить ее и лелеять, развивать. Мы не смеем ее потерять, мы должны ее познать и оценить, прежде чем начнем углубляться в свои собственные суждения об окружающем мире.
Один из величайших парадоксов нашей жизни в том, что мы, кажется, даже и не разобрались (ни интуитивно, ни каким‑либо другим очень сложным способом), что же хорошо для нас самих. Со времен первых в истории человечества записанных воспоминаний мы порывались, как Гильгамеш, искать смысл жизни. Как и у него, у нас часто ничего не получалось. Должны ли мы в погоне за счастливой жизнью, эвдемонией, быть эгоистичными и максимизировать собственную выгоду, или, как учат школа стоиков и некоторые другие, нам следует забыть о себе и минимизировать свои жизненные потребности? Может ли вообще счастье быть целью жизни, или оно достается нам только как побочный продукт неких других, более высоких исканий?
Данная книга есть попытка создать антитезу риторике господствующей, якобы позитивистской, механистически‑редукционистской экономике, стремящейся освободиться от любых моральных ценностей. Экономика содержит в себе много нормативных элементов, которые мы еще не готовы признать и с которыми не готовы работать.
В этой книге сделана попытка предложить противовес экономическому подходу, в основе которого лежат упрощенные аналитические и математические модели. Кроме того, она стремится показать глубокую взаимосвязь и обнаружить больше точек соприкосновения экономики с философией, теологией, антропологией, историей, культурологией, психологией, социологией и другими дисциплинами. В сущности, за всеми моделями стоит нечто гораздо большее, чем математика и аналитика; математика представляет собой лишь верхушку айсберга экономики; остальных не решаемых с помощью математики проблем гораздо больше, они глубже и загадочней и просто отказываются подчиняться построенным детерминистическим моделям. Ни в коем случае не выступая против математики как таковой, я хотел показать, что она не играет такую уж очевидную роль, какую мы ей приписываем. Экономике не нужно еще больше математики, наоборот, она гораздо сильнее нуждается во всем остальном. Чтобы сделать ее более актуальной, нам нужно больше метаэкономики, которая сможет продвинуть нас вперед гораздо дальше, чем прикладная математика. Часто говорят, что этика и soft skills [1006] являются некими розочками на торте математического анализа. Я постарался показать, что дело обстоит как раз наоборот: это математический анализ есть простая розочка на торте гораздо более широкой и глубокой экономической эволюции. Экономика была жива и здорова задолго до того, как математический подход стал преобладающим. Мы не должны игнорировать истории, рассказанные цифрами (цифры тоже говорят!), и вместе с тем не имеем права забывать о вещах, не постижимых посредством моделирования. Ведь в процессе принятия решений зачастую именно они являются ключевыми. Математическая часть самая простая. Хитрость заключается в теоретической экономике. В расчетах, в бизнес‑решениях, в повседневной жизни именно она говорит нам, что конкретно должно быть вычислено и как результаты должны толковаться и применяться. Другими словами, какие числа нам искать (и как), а какие — игнорировать (и как).
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
