Мужчина кивнул.
– Очень поэтично.
– Это господин Каран Нанд, он из Непала, – видя растерянность Грейс, Джейсон решил прийти на помощь.
Ее сердце упало.
– Вы правы. Наверное, я ошиблась.
Наступила тягостная пауза. Грейс понимала, что мужчины ждут, когда она удалится. Но она была ошеломлена, почти раздавлена и не могла сдвинуться с места.
– Куда вы теперь, господин Нанд? – спросил Джейсон, решив нарушить неловкое молчание.
– На выставку восточного оружия, – ответил тот, и Грейс промолвила по себя: «Если ты ищешь то, о чем я думаю, ты не найдешь его там, как не найдешь нигде».
Наконец она нашла в себе силы отойти в сторону. Негнущиеся ноги ослабели, все виделось, словно в тумане. Она ожидала чего угодно, но только не этого. В лице и голосе мужчины не было и намека на узнавание. Великолепно владея собой, он держался отчужденно. Его глаза напоминали черный лед. Он казался далеким, как сияние звезд.
Молодая женщина продолжала наблюдать за Дамаром Бхайни, или Караном Нандом, как он теперь себя называл. Тот продолжал разговаривать с Джейсоном, не обращая на Грейс ни малейшего внимания. Складывалось впечатление, что он уже позабыл о ней. Покидая зал, он ни разу не оглянулся, как и его спутники. Грейс видела только его прямую гордую спину.
Он ушел, не оставив ей никаких надежд. Много лет эти надежды были сродни колеблющемуся на ветру огоньку, который теперь навсегда погас.
Молодая женщина сжала руку своего сына. К счастью, Дамар-младший ничего не заметил.
Грейс пошла в гостиницу пешком, решив не брать кеб: после пережитого ею потрясения она нуждалась в небольшой передышке. Между тем она понимала, что окончательно никогда не оправится. Все это было слишком жалко, жестоко, недостойно и мучительно.
Мог ли человек столь сильно измениться с течением времени? Или чистота души Дамара Бхайни была ее собственной выдумкой? Он думал, что умрет, и решил сделать себе прощальный подарок, а после навсегда выбросил ее из памяти и из жизни? Если так, то эта встреча стала для него досадным недоразумением. Даже покажи она ему сына, это ничего бы не дало, а лишь растревожило душу ребенка.
Грейс шла мимо многочисленных книжных и антикварных лавок Блумсбери, размышляя о том, что она приобрела и что потеряла. Главное – у нее есть сын; в противном случае ей бы оставалось только броситься с моста.
Дамар-младший оживленно болтал, спрашивая то об одном, то о другом, и Грейс с трудом заставляла себя не терять нить разговора. Мальчик был не по возрасту умным, очень воспитанным и на редкость красивым. Любой отец гордился бы таким сыном. Любой, кроме Дамара Бхайни.
Значит, ему удалось добраться до Непала, и он остался там. А сейчас что-то привело его в Лондон. Она могла бы проститься с ним, но при этом вернуть ему оружие. Но он не дал ей такой возможности.
Вечером, пожелав Дамару спокойной ночи, Грейс прикрыла дверь своей спальни, опустила шторы, чтобы не видеть суетливую улицу, села в кресло и снова задумалась. Она решила, что никому не расскажет об этой встрече – ни тетке, ни даже Эйприл. Возможно, когда-нибудь – сыну. И еще внушит ему, что он сможет купить все, что угодно, кроме самого главного – простого человеческого счастья, возможности быть рядом с тем человеком, который тебе действительно нужен.
Грейс пришла в голову мысль отправиться в Британскую библиотеку, взять с полки книгу и вложить в нее вырванный лист, который всегда был при ней, как и подаренный Дамаром браслет. Да, так будет правильно. Хотя из жизни невозможно ни выдрать страницу, ни вставить ее обратно.
Наверное, ей нельзя было столько мечтать. В этом мире стоит быть гораздо расчетливее. Теперь Грейс казалось, что слишком многое обошло ее стороной. Эйприл была счастлива и в полной мере жила своей собственной жизнью. Даже пустышки сестры Корман обрели спутников; пусть не сказочно красивых, не похожих на книжных героев, но зато земных, простых и надежных.
В дверь постучали. Это была горничная. Она передала ей карточку со словами:
– В холле ждет господин. Он хочет увидеться с вами.
Грейс прочитала имя: «Каран Нанд». У нее сжалось сердце.
– Скажите, пусть поднимается сюда.
Она повернулась к зеркалу, но потом подумала: «Не все ли равно, как я выгляжу?» Он уже видел ее и… не узнал. Ей не хватало воздуха в легких. Грейс не могла казаться невозмутимой, как он. Единственное, на что она была способна, так это быстро вытереть выступившие слезы.
От Карана Нанда, или Дамара Бхайни, по-прежнему исходили напряженность и холод. Грейс отступила, впуская его в номер. Она ждала. Теперь была его очередь говорить.
– Я пришел, чтобы объясниться. Попросить прощения. Я знаю, как это выглядело. Но я… просто не мог. Кругом были люди. Я приехал в Лондон под чужим именем. Для британцев я по-прежнему вне закона. На меня охотятся, потому я везде появляюсь с охраной, – сказал он и добавил: – Я не боюсь смерти, но есть люди, за которых я отвечаю.
– Но сюда ты пришел один?
– Да, сюда – один.
По мере сил Грейс старалась казаться спокойной и слегка отстраненной.
– Как ты узнал, где я?
– Спросил у господина Блэйда. Кажется, ему можно доверять?
Грейс кивнула.
– Быть может, сядешь? Или тебе пора?
– Если не возражаешь, я бы хотел поговорить.
Грейс перевела дыхание. Дамар опустился в кресло.
– Как мне тебя называть?
– Для близких людей я по-прежнему Дамар Бхайни.
– Значит, ты уехал в Непал?
– Да. К счастью, этому государству удалось сохранить независимость от англичан. Большинство уцелевших членов моего клана тоже перебралось туда. А как жила ты?
Грейс на секунду задумалась.
– Не сказать, чтобы счастливо, но неплохо.
– Ты вышла замуж?
– Нет.
– Почему?
Ответ был очевиден, но если он этого не понимал… Грейс медлила, выразительно глядя на своего собеседника.
– Тебе было тяжело? – спросил Дамар, не дождавшись ответной реплики.
– Жизнь женщины не заканчивается только потому, что у нее нет мужа.
– Судя по всему, ты помнила обо мне.
– Я искала тебя. Давала объявления в газеты.
Слегка улыбнувшись, он покачал головой.
– Прости, наверное, я не читал этих газет. Первые годы жизни в Непале у меня было слишком много забот.
– А семья? Ты женат? – спросила Грейс, надеясь, что вопрос прозвучал небрежно.
Она заметила, как по лицу Дамара пробежала тень, а во взоре застыло понимание чего-то такого, что было доступно только ему одному.
