– И потому пусть все летит в тартарары?
– Не в тартарары!
– У мистера всезнайки есть план? О! Лавочка! Без всякого Таврического сада. Присядем?
– Присядем.
Сели, наклонили головы друг к другу, продолжили шептаться.
– На самом деле, – сказала Марина, – курить хочется до смерти.
– Могу сбегать за пачкой «Родопи» – у меня установились доверительные отношения с продавщицей рюмочной двадцать четвертого дома Ириной.
Девчонка прыснула в кулак.
– Ну, Белолобов, ты, похоже, шутник. Отставим «Родопи», физкультуру – в массы.
– Я здесь не вынесу. Я уже чувствую, что начинаю сходить с ума. Для меня вокруг – не люди, а оруэлловские персонажи – до такого абсурда все доходит. Плюс ляпнул что-то где-то не так – отправят в психушку, права человека через три десятка лет зачитают. И я боюсь, что это не навсегда. Что – раз! – ты опять в снежной яме.
– Ерунда! Это посттравматический шок.
– Я хочу домой. Я хочу к дочке.
– То есть ты доберешься в пещеру, – очень-очень грустно сказала Горячева, – произведешь абра-кадабры с Камушком, улетишь еще на какую-нибудь Кассиопею, а я – вместе с тобой. За компанию.
– Нет. Ты говорила, что у тебя отец – замначальника порта.
– И что с того?
– Не знаю, как, мытьем, катаньем, уговорами – ну ведь не зря же у нас в офисе поговорка ходит, что Белолобов даже мертвеца может заставить встать из гроба и пойти сдать анализы на яйца глист, а потом вернуться обратно – в общем, чтобы он помог мне нелегально пробраться в Англию.
– Блеск! – Марина насмешливо, и в первый раз за встречу сверху вниз, посмотрела на него. – А дальше?
– Дальше я ставлю на результаты матчей чемпионата мира по футболу, которые мне уже известны, продаю их же песни – по-честному, предупреждая, что это именно их песни, просто освобождая от лишних творческих мук! – группе «Куин», да и вообще любой другой, убеждаю Фредди Меркьюри в необходимости пользоваться презервативами, продаю-перепродаю «Эппл»…
– Богатеешь?
– Собираю деньги на экспедицию и тем временем старательно изучаю шумерско-аккадскую клинопись. Когда приходит к власти Горбачев, рассказываю через посла СССР в Великобритании о Чернобыле и Спитаке и в благодарность прошу разрешения взобраться на Эльбрус. Там я изучаю надписи, понимаю, как правильно изобретением пользоваться, и возвращаюсь в 2012-й год. Также узнаю, куда испарился мой предок. Заодно даю человечеству величайшее открытие. Ну, и не забываю накосить бабла на знаметитом падении акций «Лемон Бразерс» с пятидесяти четырех до шестнадцати долларов в октябре 87-го.
– Ты больной.
– По крайней мере, все, что я задумывал раньше, у меня получалось.
– Особенно поход на Эльбрус!
– Исключение подтверждает правило.
– На каждом из этапов этого «большого пути» тебя могут упрятать или в психушку, или в тюрьму.
– Есть мнение, что бездействие – такое же преступление.
– Тебе дан шанс – воспользуйся им. Например, спаси свою первую семью.
– Подробные инструкции уже оставлены ответственному лицу.
– А самому – за «Гуглом».
– Его еще нет.
– Прости, за «Майкрософтом».
– Я хочу к ребенку.
– Дожидаться его тридцать лет – еще больший подвиг. Может, потому ты и здесь.
– Черт, черт, черт! Я не знаю, почему я здесь! И ты не знаешь! И мы не узнаем, пока не прочитаем надписи на Камне!
– Отдохнул бы месяцок. Дождался лета. Пошел бы в ваш Пушкинский музей, уговорил позаниматься специалиста по древним языкам, изучил необходимую литературу… Через четыре года будет тот же Горбачев, а тебе уже – шестнадцать, ты запросто сумеешь при соответствующем уровне подготовки напроситься с кем-нибудь в экспедицию на Эльбрус – находи свой Камень, бери, да ковыряйся с ним.
– Лучшие специалисты по клинописям, как известно, в Британии, – впрочем, уже без особой настойчивости в голосе произнес Олег.
– Четыре года ты проведешь рядом с близкими, которым ты сейчас нужнее, чем когда бы то ни было. Брат, мать, отец, дед – ведь ты можешь больше их никогда не увидеть!
– Я не хочу жить как вошь!
Марина начала загибать пальцы.
– Уговорить моего отца пойти сдать анализы на яйца глист, то есть помочь попасть на судно, идущее в какой-либо условный Плимут, у тебя не получится. Он стальной, он – кремень. Может, он бы и поговорил на равных с ровесником. Но с мальчишкой – нет, и не думай.
– Как же он столько раз умудрился жениться с таким железобетонным характером?
– Да ну, брось. Бабы таких любят. Типа «настоящий мужик». Мол, за ним, как за каменной…
– Стеной. Продолжай.
– Второй путь – найти самого продажного матроса, чтобы провел за деньги. Но: погранслужба СССР в ведении КГБ СССР, то есть главный в ней…
– Андропов. По идее – и мышь не прошмыгнет.
– Да. Засунут тебя, допустим, в какой-либо контейнер фунтов за пятьдесят. Не умрешь за неделю?
– Без еды и питья? Конечно, не умру.
– А если без воздуха? Ладно, ступил на британский берег. Там свои пограничники. Возьмут они у тебя пятьдесят фунтов? Нет. Что это означает? Депортация, Родина, психушка – нормальный же ребенок не побежит из социалистического рая на загнивающий Запад?
– Это не все?
– Нет. Допустим, получилось попасть в гражданскую зону, сесть на электричку до Лондона. Английский, насколько я понимаю, у тебя хороший. Но не йоркширский диалект, не так ли?
– Сильнейший американский акцент.
– Со всеми вытекающими. За местного не сойдешь. Ну и – минимум денег и отсутствие документов. Через две недели будешь играть на банждо у Собора Святого Павла, выпрашивая кусок хлеба.
– А вот это – фигушки.
– Извини. Но как насчет остального?
Белый Лоб насупился, долго молчал и зачем-то сосредоточенно тер правый висок.
– Олег!
Он все молчал.
– Олег! Что скажешь?
Он внимательно посмотрел на нее и ответил:
– Что твой муж – дурак. Я бы за такую бабу удавился. Я бы ее на руках всю жизнь носил.
Марина засмеялась, прижалась к нему, затем отодвинулась и сказала:
– Утро вечера мудренее. До завтра останешься у нас, а там что-нибудь надумаешь. Пошли, я с утра не ела, у меня аппетит – зверский.
– Пошли, пошли, только тебе задание – позвонить в ленинградский рок-клуб и попросить Витю Цоя никогда не ездить за рулем. Пусть его лучше кто-нибудь возит.
