от 24 ноября 1938 г. и СС-7.).
377
Заключительная строфа стихотворения В. Гюго «Ultima verba», написанного в ссылке на острове Jersey 2 декабря 1852 г.
378
См. письмо к А.А. Тесковой от 24 сентября 1938 г. и коммент. 2 к нему.
379
Двустишье немецкого поэта А. Шамиссо. Те же строки Цветаева цитирует в письме к А.А. Тесковой от 21 ноября 1934 г. в тяжелые для себя дни, когда она уже писала: «мне вообще хотелось бы не-быть» (Письма 1933–1936. С. 325).
380
Это свое четверостишье из поэмы «Высокая болезнь» (1923) Б. Пастернак процитировал в письме к М. Цветаевой от 25 марта 1926 г. в иной редакции:
Всю жизнь я быть хотел, как все
Но век в своей красе
Сильнее моего нытья
И хочет быть как я.
В ответном письме Пастернаку от 22 мая 1926 г. Цветаева приводит это же четверостишье, но в своей редакции: «…этот стих я так запомнила со слов Л.М. Эренбург еще в 1925 г. весной. И так он мне ближе. Век ведь — поправка на мир» (Письма 1924–1927. С. 376).
381
Приписка Цветаевой красным карандашом. Сохранился конверт с надписью «мое — Ариадне Берг (неотосланное)». Однако позже, видимо при встрече, Цветаева передала письмо адресату. 20 января 1939 г. А. Берг писала: «Ваше большое письмо, писанное мне — „как себе“ всё время было со мной, как Вы сами. Я так хотела, так надеялась смочь приехать к Вам — только к Вам, никому другому не дав даже знать о том, что я в Париже. Вы знаете, Марина, что наши встречи, такие полные, значительные, нужные, принадлежат к тем редким событиям, для чего мне нужно было жить. Без них в моей жизни было бы что-то неисполненное, недоконченное, хромое. Помните, ведь у нас не было „préliminaires“{291}. Когда мы встретились в первый раз — мы были уже близки…» (Письма к Ариадне Берг. С. 180).
382
На это письма А.А. Тескова отозвалась 15 декабря 1938 г. (сохранена авторская транcкрипция).
Дорогая Марина,
Все получила: и письмо, и — стихи — не стихи, а голос сердца, горячего и благородного, и еще — родного. И не произношу благодарений, ибо всякое слово прозвучит банально перед лицом того, что есть. Особенно 2 и 3 удачны — на диво!
И не писала. А может и еще бы не писала если б не Ваш последний листок. Знаете, — здесь живется какой-то странной жизнью: заколдованы! Живем… и — не живем. Молчание. В ресторанах. В садах. По улицам. И не смотрим при встрече друг другу в глаза… А смеху не слыхала, и улыбки не видала с тех пор, как нагрянул этот ужасный сон, в котором свободный народ стал маленькой мышкой, благодарящей за свою жизнь-нежизнь — сытости кота, неспускающего ее, однако, из виду… пока… — В это атмосфере чувствую себя больной, все стало безразлично, ничего не нужно, и всё — трудно… и руку протянуть и слово сказать… Вы поймете, не взыщите.
Стихи сейчас же стала переводить (только словно, по содержанию) и как только (и если!) позволит цензура, они будут напечатаны в переводе одного из лучших современных молодых чешских поэтов. Их целая группа, и заставили себя сейчас за черную работу: издают газету «Обнова», политическую, за которой собирают народ к новой жизни, очищенной от того, что оскверняло последних 20 лет. Газета остроумная и благородная высокими итогами и смелостью. И это авторы не со вчерашнего дня — хоть и молодые, за ними не одна книга стихов — имена Reně, Zagradniček, Čер, Durich и др<угие>{292} звучат весома. Кстати: насчет цены Nobela Карлу Чапеку — несогласна, мелка рыбка!
Вот Вам перевод чешского гимна:
Кде дома я? Кде дома я?
Вода гудит по лугам,
Леса шумят по скалам,
В саду блестит весенний цвет —
Земной рай это на взгляд.
И это та прекрасная земля (страна)
Земля чешская, кде дома я.
Кде дома я? Кде дома я?
В краю ли знаешь, Богу милом,
Душой гонких в теле бодром,
Мысль ясную, начало и успех,
Да ту силу, что упорству гибель?
Это чехов славное племя
Между чехов дома я.
(K.de domov můj? — это не «дом» в смысле «здание» = dům — это, что германцы называют — «Hrim»),
(Очень любопытно, какой она выйдет у Вас, если возьметесь перевести на стихотворный язык!)
Дальше: Radium добывалось у нас только в Яхимове, кде построили и прекрасный курорт, с роскошью мировых размеров — это сейчас — у соседа. — Но у нас, в юго-восточной Чехии уже объявили места, кде есть Radium — только придется исследовать в каком количестве и наладить добывание. — И эта сказочка: «было — нету» — надо «искать и устраивать новое» — повторяется на каждом шагу. И Ваше хрустальное, дымчатое ожерелье ждет нового постройства чешского стеклоделания — и Harracrov и Lenora — у соседа. Но уже налаживают в Sázavê и в Turnoê. Буду следить и постараюсь возможно скоро для Вас узнать, или лучше прислать. Учебники и «рыцаря» вышлю на этой неделе. А Вы знаете повесть про нашего рыцаря Bruncvika или Rolanda (тот же под мостом?) Напишу, если не знаете, это odissta!
Сейчас читаю книгу, которая могла бы Вам дать картину культурной истории нашей страны, но — к сожалению — картина была бы неверная, ибо автор пишет не объективно, и Вы, не зная истины, могли бы принять ее за правду. (Это «Tausend Jahre Geisteskampf im Sudetenraum» писал профессор немецкого университета в Прагу — Eduard Winter{293}.) У меня осталось после книги чувство жгучей жалости и упрека легендарному нашему пращуру — Чеху — «зачем ты не увел свой „люд“ далеко на север, или на юг, или куда либо — но туда, кде его мягкая душа и бесхитростное сердце могли найти покой и свободу и правду — ненарушаемые!»… и кде наша культура была бы действительно и неоспориваемо — наша…
Поэты — пророки… дорогой мой пророк —
