Джо. Горе лучше всего раскрывает некоторые сердца, и Джо была почти готова к тому, чтобы её засунули в мешок. Ещё немного солнечного света, чтобы каштан созрел, и тогда уже не мальчишка будет нетерпеливо трясти дерево, а мужская рука потянется, чтобы осторожно вытащить ядро из кожуры и убедиться, что оно крепкое и сладкое. Если бы она заподозрила это, то закрылась бы покрепче и стала бы ещё более колючей, чем когда-либо, к счастью, она не думала о себе, поэтому, когда пришло время, она сама упала с дерева на землю.
Итак, если бы она была героиней из нравоучительного сборника рассказов, она должна была бы в этот период своей жизни обрести совершенную святость, отреклась бы от мира и пошла творить добро в увядшем чепце, с религиозными брошюрами в кармане. Но, видите ли, Джо не была героиней, она была всего лишь борющейся с трудностями живой девушкой, как и сотни других, и она просто действовала в соответствии со своей природой, будучи грустной, сердитой, апатичной или активной, как подсказывало ей настроение. В высшей степени достойно говорить, что мы будем стремиться стать добродетельными, но мы не можем сделать этого сразу, и требуются длительные, мощные и совместные усилия, прежде чем некоторые из нас даже найдут правильную дорогу. Джо далеко продвинулась по этому пути, она училась исполнять свой долг, и если у неё это не получалось, она чувствовала себя несчастной, но исполнять его бодро – ах, это было совсем другое дело! Она часто говорила, что хочет сделать что-то исключительное, как бы трудно это ни было, и теперь её желание исполнилось, ибо что может быть прекраснее, чем посвятить свою жизнь отцу и матери, стараясь сделать их дом таким же счастливым для них, каким они делали его для неё? И если трудности были необходимы для того, чтобы сделать усилия ещё исключительнее, что могло бы быть более трудной задачей для беспокойной, целеустремлённой девушки, чем отказаться от своих надежд, планов и желаний, с радостью проживая свою жизнь ради ближних?
Провидение поймало её на слове. Перед ней встала задача, не такая, как она ожидала, а ещё лучше, потому что её собственное «я» не принимало в этом никакого участия. Что ж, сможет ли она это сделать? Она решила, что попробует, и в своей первой попытке обрела помощников, на которых я до этого намекала. Ещё один помощник был ей дан, и она приняла его не как награду, а как утешение, подобно Христиану, принявшему отдых, обретя его в маленькой беседке, где он уснул, когда взбирался на гору под названием Затруднение[148].
– Почему ты ничего не пишешь? Это всегда делало тебя счастливой, – спросила однажды мать, когда приступ уныния омрачил душу Джо.
– У меня не хватает храбрости писать, а если бы и хватило, никому нет дела до моих произведений.
– Нам есть дело. Напиши что-нибудь для нас, и не обращай внимания на остальной мир. Попробуй, дорогая. Я уверена, что это пошло бы тебе на пользу и очень порадовало бы нас.
– Не уверена, что у меня получится.
Но Джо выдвинула свой письменный стол и начала просматривать свои незаконченные черновики.
Через час её мама заглянула в комнату и увидела дочь, бойко царапающую пером, сидя в своём чёрном переднике с сосредоточенным выражением лица, что заставило миссис Марч улыбнуться и ускользнуть, оставшись очень довольной успехом своего предложения. Джо так и не поняла, как это произошло, но в этом рассказе оказалось что-то проникающее прямо в сердце читателя, так как, когда её семья насмеялась и наплакалась над этим произведением, отец отправил его, во многом против воли автора, в редакцию одного из популярных журналов, и, к её крайнему удивлению, рассказ не только купили, но и запросили другие редакции. После публикации этого небольшого рассказа последовали письма от нескольких персон, чья похвала была честью, газеты перепечатывали его, незнакомые люди, как и друзья, восхищались им. Для такого пустяка успех был огромный, и Джо теперь была удивлена не меньше, чем когда её роман одобряли и осуждали одновременно.
– Ничего не понимаю. Что может быть такого в столь простом маленьком рассказе, как этот, чтобы люди так его восхваляли? – спрашивала она, совершенно сбитая с толку.
– В нём правда, Джо, вот в чём секрет. Юмор и сентиментальность делают его живым, и ты наконец нашла свой стиль. Ты писала, не думая о славе и деньгах, вложив в эту вещь своё сердце, дочка. Ты испытала горечь, теперь настало время для сладости. Дерзай и так же, как и мы, радуйся этому успеху.
– Если в том, что я пишу, есть что-то хорошее или истинное, то это не моя заслуга. Всем этим я обязана тебе, маме и Бет, – сказала Джо, более тронутая словами отца, чем любой похвалой извне.
Наученная любовью и печалью, Джо писала свои короткие рассказы и отсылала их на поиски друзей для себя и для неё, найдя этот мир слишком милосердным к таким скромным скитальцам, потому что их радушно принимали, и они, в знак уважения к своей матери, отправляли домой приятные подарки, как послушные дети, которые снискали удачу.
Когда Эми и Лори написали о своей помолвке, миссис Марч испугалась, что Джо будет тяжело разделить эту радость, но вскоре её страхи развеялись, потому что хотя поначалу Джо выглядела мрачной, она восприняла это очень спокойно и была полна надежд и планов по поводу «детей», ещё до того, как дважды перечитала письмо. Это был своего рода письменный дуэт, в котором каждый прославлял другого, как принято у влюблённых, что было очень приятно читать и о чём было приятно поразмышлять, поскольку ни у кого не было возражений против их помолвки.
– Вам это по душе, мама? – спросила Джо, когда они отложили исписанные убористым почерком листы и взглянули друг на друга.
– Да, я надеялась на это, с тех пор как Эми написала, что отказала Фреду. Тогда я была уверена, что на неё снизошло нечто лучшее, чем то, что ты называешь «корыстолюбием», и намёки, мелькавшие в её письмах, заставили меня заподозрить, что любовь и Лори выиграют эту битву.
– Как вы проницательны, мама, и как долго хранили молчание! Вы ведь никогда и словом не обмолвились об этом.
– Матери должны иметь острый глаз и сдержанный язык, чтобы уметь обращаться с девочками. Я немного побаивалась заронить эту мысль тебе в голову, чтобы ты не написала и не поздравила их ещё до того, как всё будет решено.
– Я уже не такая разгильдяйка, как раньше. Вы можете мне доверять. Теперь я серьёзна и достаточно разумна, чтобы быть чьей-то наперсницей.
– Это так, моя дорогая, и я должна была сделать тебя своей наперсницей, только мне казалось, тебе может быть больно узнать, что твой Тедди полюбил кого-то другого.
– Да что вы, мама, неужели вы думали, что я могу быть такой глупой и эгоистичной, после того, как я отвергла его любовь, самую первую, если не самую искреннюю?
– Я знала, что тогда ты была искренна, Джо, но в последнее время я подумала, что, если бы он вернулся и сделал предложение снова, ты, возможно, захотела бы дать другой ответ. Прости меня, дорогая, я не могу не замечать, что ты очень одинока и иногда в твоих глазах появляется алчущее выражение, которое трогает моё сердце. Поэтому я решила, что твой мальчик мог бы заполнить пустоту, если бы попытал счастья теперь.
– Нет, мама, так будет лучше, и я рада, что Эми полюбила его. Но в одном вы правы. Я одинока, и, возможно, если бы Тедди попытался ещё раз, я могла бы ответить ему «да», но не потому, что я полюбила, а потому, что теперь я больше хочу быть любимой, чем когда он уехал.
– Я рада, Джо, ведь это показывает, что ты делаешь успехи. Многие любят тебя, так что постарайся пока довольствоваться папой и мамой, сёстрами и братьями, друзьями и детьми, пока лучший на свете из любящих тебя людей не придёт, чтобы вручить тебе твою награду.
– Матери – лучшие любящие существа на свете, но я не против шепнуть маме, что хотела бы испытать и другую любовь. Это очень любопытно, но чем больше я
