Книга Ледобой-3. Зов - Азамат Козаев

— Уверен, я скажу именно так. Ворожба Чарзара не остановит нас.

— Иными словами объездчик зла тут, вместе с тобой. Сидит на ступенях крыльца, — Дуртур, улыбаясь, закивал. — Значит, старик, ты спрашиваешь, куда Чарзар спрятал ужеговских?

— Ага. Пальцем покажи.

Дуртур в молчании ходил по комнате довольно долго, наконец принял решение и поднял глаза с полу.

— Ответ я дам через два дня. Где — вам сообщат.

И только было Стюжень ступил за порог, в спину ему прилетело любопытное:

— А твой… ну, второй… на самом деле моих парней в одиночку скрутил?

Старик переступать порог уже не стал, просто повернулся и поманил княжича.

— Да понимаешь какое дело, — доверительно зашептал верховный Дуртуру на ухо. — Не сам он. Грибы это.

— Какие грибы? А-а-а-а, понимаю.

— А такие. В наших краях растут. Вот не поверишь, твои ночью заснут спокойно, а этого корёжить будет. Последочки такие. И орать дурниной станет, весь конец перебудит. Вот, боюсь, как бы стража не нагрянула, дуронюх пришибленный…

Глава 37

— Конечно, ужаса в его глазах никто не видел, Чарзар не слонялся с утра по дворцу с потерянным видом, — через помянутые два дня на одном из своих выпасов Дуртур мерно прохаживался по шатру пастуха, а Стюжень сидел на скамье и внимательно слушал. — Но приблизительно в то же время, что обозначил ты, старик, пропала одна из дев для услад Чарзара. Исчезла без следа. Как ты понимаешь, спрашивать об этом дерабанна глупо, и тревоги бить никто не стал, но поразмыслить можно.

— Услады — дело ночное, — старик с улыбкой закивал, — А чего только ночью не увидишь, тем более если делишь с повелителем ложе.

— Да, чего только ночью не случается, — повторил зерабанн. — Чтобы кого-то убрать без следов, основания нужны более чем веские, и я полагаю, что бедняжка увидела то, чего не должна была видеть. И я спрашиваю, старик, тебя: «Что это было?»

— Просто твой брат узнал, как выглядит его страх, — Стюжень простецки развёл руками.

Младший брат дерабанна, было на мгновение вставший, как вкопанный в середине шатра, вновь мерно заходил из угла в угол.

— Тайную темницу брата разыскать удалось без особого труда. По крайней мере мне. Но, повторюсь, уверен — она напичкана колдовством, как ягнёнок приправами, может быть, именно поэтому Чарзар её почти не скрывает. Я совершенно в этом не смыслю, но отчего-то готов голову поставить на кон: как только вы туда сунетесь, брат обо всём узнает, как паук узнаёт, что кто-то потревожил его паутину.

— И решать станешь только после того, как мы преодолеем ворожачий заслон и выкрадем родных Ужега?

— Выдвигаться в дальний и опасный поход можно только на крепкой и надёжной лошади, которая довезёт тебя да цели, а не рухнет на полпути, — Дуртур выразительно смотрел верховному прямо в глаза, и старик пожал плечами. Ну раз так…

— Колдовство — оно как грязь, прилипнет, не отмоешься. Если вам улыбнётся удача, не получится ли так, что брат найдёт вас по колдовскому следу? Не перепачкаетесь?

«Не знаю, — ворожец пожал плечами. — Может быть, извозимся по самое „не балуйся“, может быть, нет. Время покажет».

— Если только исполните задуманное и оторвётесь от преследователей, мои люди буду ждать здесь. Несколько дней придётся переждать, а затем поодиночке я переправлю домочадцев Ужега к границе. Ты понял, Стюжень?

Старик удивлённо потащил брови на лоб. Дуртур усмехнулся.

— Мы тоже знаем окружение Отвады, и спутать тебя с кем-то иным было бы очень мудрено. Ничья?

* * *

Козлёнок смешно блеял и топал вперёд, а уши его, длинные и вислые, болтались как налобные подвески у местных красавиц, разве что не звенели. Стюжень и Безрод, схоронившись за толстенным стволом дерева, плоды которого тутошние сушат, перемалывают и добавляют в пресные хлеба, дабы сообщить им сладость, внимательно наблюдали за голенастым комочком в серой шкурке. Степь здесь и там пятнали зелёные островки леса, но обмануть никого не могли: чем дальше дело раскатывалось на полдень, тем явственнее густые леса сходили на «нет», полуночных исполинов тут сменяли местные разновидности, тощие и недокормленные, степь ширилась, входила в силу, и если солнце — это конь, как верили хизанцы, по чистой и ровной степи оно носилось из края в край так, что только ветер вихрем гулял.

— Больно долго ничего не происходит, — бросил старик.

— Чую: скоро, — Сивый мотнул головой вперёд.

Не змеилась по земле рубежная линия, не парил в воздухе упреждающий знак, но едва козлёнок ступил за невидимую межу, на него ровно древесный ствол рухнул. Так-то ствола не видно, но Стюжень поклялся бы чем угодно, что если бы упало дерево, козлёнка придавило бы точно так же. Глаз не успел выхватить, а голову, ноги, шею зверёныша ровно к земле прибило — не оторвать. Огузок вверх задран, задние ноги туловище поднять пытаются, да не в силах козлята тягать неподъёмные стволы да валуны. Потом вдруг спинка вниз обрушилась, как-то резко: в это мгновение ещё нет, а в это — будто дубовыми костылями приколотили. А задние ножки… сначала назад выгнуло, чисто намётом скачет, да так и застыл в прыжке, а потом в коленях против хода сустава переломило, старик аж поморщился, когда хруст прилетел.

— И ведь ни звука не издал, — прошептал верховный. — Даже не взблеял ни разу.

— Глотку сразу изломало, — Безрод усмехнулся. — Чарзар верен себе. Костоломка.

— Ну что, босяк, делать будем? — старик спиной сполз по стволу, сел в корнях. — Искать противозаговор можно, да больно долго.

— Ломает всякую живность, — Безрод присел рядом.

— Интересно, Чарзар на козлёнка стойку сделал, чисто охотничий пёс? Знает уже? Мчит сюда во весь опор?

Сивый плечами пожал. Может мчит, может нет. Поглядим.

Примчались. Четверо. Со стороны Хизаны. И до ста не успели бы досчитать. Бояны переглянулись, верховный ко всему и страшные глаза сделал — понял, босяк? Видать, недалеко стан разбили. Хорошо хоть сами с другой стороны пришли, да притом ночью, да притом тишком да молчком, да притом рощица есть худая-бедная, есть где лошадей спрятать. Степь, она ведь какая: тут чихнёшь, в Хизане услышат. Стражи увидели козлёнка, радостно загомонили, потирая руки. Один, шагов десяти не доходя, швырнул копьецо вроде рыбацкого с большим крюком и кольцом на кованой пяточке, к которому была привязана длинная верёвка. Попал. Чарзаровичи утянули козлёнка с межи и радостно заорали. Тут же, шагах в двадцати от смертельного рубежа развели огонь и принялись добычу свежевать.

— Зажарят, да сожрут, — верховный пожал плечами и тяжко вздохнул. — И ведь не подошли к черте близко. Знали.

— Сожрут — выпьют, — Сивый снял с травинки жука, поднёс к глазам, легко подул, и тот аж на брюшко опустился, вцепился когтистыми лапками в палец. — Выпьют — захмелеют.

— И что?

Безрод повернулся к старику, утащил брови на лоб и дурашливо захлопал глазами.

— Так ты скажешь мне, как будет по-хизански: «Проведи меня в потайную темницу Чарзара. Я уведу оттуда пять человек?»

Стюжень долго крепился, наконец не выдержал и придушенно расхохотался. Если и спрашивать, то теперь самое время.

* * *

Безрод бросил обглоданную косточку в огонь. Взяли по маленькому куску мяса, только для того, чтобы поглядеть, прожарилось или нет. Ничего так, прожарилось, молодцы Чарзаровичи. Ужеговским, когда выберутся из застенка, хорошая еда не помешает. Поди на хлебе да воде сидели. Отощали, должно быть.

— Где находится тайная темница Чарзара? — Сивый, доедая, присел перед четвёртым, последним оставшимся в живых. — Нам нужно вывести пять человек.

И посмотрел на Стюженя с вопросом.

— Когда говоришь «темница», окончание проговаривай жёстче: «гетрег». Понял? Гетрег, рег, а у тебя получилось почти «кетрик» — овсяная каша.

— Гетрег, — повторил Безрод и усмехнулся. — Дети не слушались родителей и плохо ели «кетрик» и за это очутились в «гетрег».

Раненый, прижимая руки к боку, сидел на земле и качался. Верховному на мгновение даже показалось, что его колотит не от боли и ран, а от ужаса — хизанец пытался отползти подальше, пучил глаза, мотал головой, будто гнал прочь с глаз наваждение,