чая, чем Пьер за неделю и что своим волосяным покровом Пьер тоже никак не мог похвастаться.
— Кстати, — говорила она, — я что-то давно не вижу соломенной шляпы, которую ты в прошлом году купила Пьеру в Биаррице. Она была великолепна…
— Да, лучше просто не бывает, — отвечала Элен, — это ведь синтетическая, она настолько мягче соломенной…
А потом они делились со своими подругами (то есть каждая со своей) тем, насколько больно смотреть, как Анна (или Элен, в зависимости от случая) носится со своими фантазиями и отказывается примириться с действительностью. Что до нее, так она (Элен или Анна) не чувствует в себе мужества открыть свояченице глаза на правду.
…А ведь это была бы ей добрая услуга. К чему отвергать очевидное? В самом деле, не только рассказ слуги совершенно ясен, главное состоит в том, что нельзя предположить, будто с Пьером (или с Роже, в зависимости от случая) что-то случилось, а я, его жена, где-то в душе не почувствовала бы этого, ну, не знаю… знак бы или весть какие-нибудь были?..
Подруги всегда соглашались, ведь каждая, по крайней мере однажды в жизни, теряла кого-то из близких и прекрасно помнила, что в момент несчастья — обычно ночью и на расстоянии сотен километров — этот близкий человек звал ее по имени, она из скромности никому никогда об этом не говорила, но теперь, по прошествии времени, прекрасно это помнит, да, прекрасно!
Так и провели Элен и Анна первые месяцы своего псевдовдовства, бесконечно повторяя свои блестящие умозаключения и бесконечно утверждаясь в своих версиях произошедшего; им удалось достичь такого состояния безмятежности, что все близкие этому просто поражались.
Пришла зима, и суровая, очень суровая, одна из самых суровых за последние сорок лет, и снега в Альпах легли так красиво, как это бывало только на памяти жителей Савойи. Обе молодые женщины повздыхали, что должны отказаться от удовольствия поехать в горы, где мускулы становятся крепче, а легкие чище, но ведь нельзя же бегать по лыжне, умирая от счастья, когда со дня на день ждешь возвращения любимого. С другой стороны, отказ признавать свое вдовство логически исключал сидение взаперти, в одиночестве и в меланхолии. И потому им пришлось принять довольно много приглашений. Зима, когда и волки выходят из леса, привлекла к ним в дом целую стаю друзей Пьера и Роже, которые почли делом чести скрасить двум молодым женщинам бремя ожидания: время об эту пору тянется медленно, и день прибавляется не больше, чем на вершок. Элен и Анна с ностальгическим восторгом обнаружили пепел на коврах и запах мужского одеколона в креслах. Друзья часто повторяли одну и ту же фразу:
— Когда ОН вернется, я ему уши надеру. Как можно ради руин оставлять такую женщину?
И друзья по-братски возлагали руки на плечи Элен (или Анны, в зависимости от случая).
Время шло, собственно, других занятий у времени и не бывает; дни стали длиннее, но ночи, странное дело, обеим молодым женщинам короче не казались.
Наконец пришла весна, все чаще руки друзей становились братскими, в воздухе пахло нежностью, и в первых фруктах уже завелись первые червячки.
Новости были неважными. Поисковая группа бразильских военных прочесала район реки Тапажос, ничего не увидела и услышала лишь самые туманные рассказы.
К середине апреля началось наступление родственников. Сначала мать Элен предприняла ряд попыток образумить дочь. Она-то, увы! никогда не сомневалась в том, что именно Пьер был жертвой, фигурировавшей в рассказе слуги. Прежде всего, не будем забывать, что он был Овен, а значит, человек, способный на безрассудный поступок, всегда готовый идти напролом, даже если это безнадежно. Ко всему прочему, эта якобы страсть Пьера к чаю вызывала улыбку у матери Элен, которая прекрасно помнила, как он отказался от чашечки чая (а мате — это что-то вроде чая) и предпочел стаканчик виски со льдом. Ну а что до всех этих историй с бородой, обезьяной-ревуном и соломенной шляпой, так они вообще не выдерживают никакой критики.
— Но, мама, зачем ты лишаешь меня последней надежды? — спросила Элен.
Мама очень четко объяснила, почему роль матери-молодой-женщины-которая-ждет совершенно не в ее вкусе. Которая ждет чего? Уж лучше раз и навсегда отчаяться и начать все сначала. В ее тридцать лет, с ее обаянием и двумястами тысячами страховки у нее не будет никаких проблем с созданием нового счастья.
В это же время отец Анны предпринял, по его собственному выражению, попытку вскрыть нарыв.
— Твоя бедная мать сказала бы тебе, как и я, что в сложившемся положении нет ни капли здравого смысла. Во-первых, все говорит за то, что этот несчастный Роже стал жертвой своего характера. Он был Скорпионом, не будем этого забывать, а Скорпион скорее убьет себя, чем сдастся в плен. Ну а потом, серьезно-то говоря: даже приняв ту версию — я повторяю — приняв версию, что он был жив месяц, ну, два, самое большее, ты знаешь, что такое девственный лес? Ты знаешь, какие это индейцы?
Как и мать Элен, отец Анны приходил к выводу, что нормальный здравый смысл велит посмотреть реальности в лицо и начать все сначала.
До конца мая и Элен, и Анна ответ давали однословный:
— Никогда!
А потом было лето со всеми его летними делами: пыльцой, пестиками и гнездованием.
День в день через год после своего визита Жак Гайяр-Лабори вернулся на улицу Бо-зар. Срок контрактов истекал, и, насколько мог помнить страховой агент, такой парадоксальной ситуации у них еще не бывало: две страховки по двести тысяч франков не были востребованы.
Беседа длилась менее четверти часа, и Жак Гайяр-Лабори вышел в еще большем замешательстве. Две молодые женщины, обе в глубоком трауре, одетые во все черное, заверили его, что они совершенно уверены, что обе они — вдовы Шове. Эта убежденность основывалась на аргументах, в коих посетитель узнал те самые, из которых год назад выводы следовали противоположные.
— И вообще, — сказала Анна, — даже если принять ту версию, — я повторяю — принять версию, что один или другой был жив месяц, ну, два, самое большее, вы знаете, что такое девственный лес? Вы знаете, какие это индейцы?
Жак Гайяр-Лабори ничего этого не знал, но он знал Бошана и ясно представлял себе лицо компаньона, когда тот услышит, что вместо того, чтобы сэкономить двести тысяч франков, компании придется рассмотреть вариант, при котором надо выплатить четыреста.
Анна провела отпуск на юге. Элен — в Бретани. Когда они встретились на улице Бо-зар, по-разному загорелые, но одинаково полные сил, обе пришли к
