еще какая-нибудь мелочь, чтобы он, наконец, увидел ее в естественном виде, без ореола одухотворенности, созданного им самим, — и на этом все было бы покончено. Но Мод сразу поняла, что ее акции падают, и угадала причину этого. Она больше не фыркала и, словно оправдываясь, пояснила:
— Такова наша провинция. Вы еще не знаете ее.
Но Ингуса долго не оставляло неприятное чувство, и порою он ловил себя на странных мыслях: «Стоит ли?.. Что, в конце концов, представляет собой Мод? Что Мод нужно от меня? Если бы у меня не было денег…» Ему казалось, что Мод просто использует его.
Но она уже начала борьбу за утерянные позиции, с изумительной ловкостью пуская в ход все женское лукавство и обаяние. И Ингус вскоре почувствовал еще большее влечение к ней.
Были ли у них общие духовные интересы? Вряд ли. Если и были, то лишь самые незначительные. Тут преобладала слепая страсть. И, вероятно, поэтому молодой Зитар не мог освободиться от этой связи. Это было рабство, самоунижение, издевательский деспотизм самки, которому Ингус добровольно подчинился. Поцелуй Мод, ничего не стоящий звук, издаваемый губами, в котором не чувствовалось сердечного тепла, казался ему божественным даром, и за него он готов был жертвовать всем, даже своим человеческим достоинством — самым ценным, что мы имеем. И если бы она хоть понимала это!
3
Вернувшись на судно, Ингус словно очнулся после сильного опьянения, и его начало мучить моральное похмелье. В присутствии Мод он был в состоянии думать только о ней, о ее близости; она его подавляла, делала счастливым, разжигала и все сильнее влекла к себе. Разлученный с Мод, наедине, он чувствовал себя внутренне свободнее. Рассудок искал недостатки в Мод. Ингус брал под сомнение те ее достоинства, из-за которых терзался в тоске, и порой в его сознании мелькало что-то похожее на презрение к себе за свои слабости. Десятки раз он мысленно возводил эту женщину на пьедестал и повергал на землю, и тогда рядом с ней он казался себе великаном. А потом снова окружал ореолом это обыденное существо и преклонялся перед созданным им кумиром, чтобы в следующий момент развеять его в прах. Но одна крайность была такой же ошибочной, как и другая. Во время приступов нравственных терзаний он мог как угодно презирать Мод, но освободиться от ее чар был не в состоянии. И, чтобы капитуляция не казалась такой позорной и чтобы хоть сколько-нибудь сохранить свое достоинство, он раз и навсегда признал, что Мод неотразима. «В семь часов на Маркет-стрит!» — это был лейтмотив, который теперь неотступно звучал в личной жизни и работе Ингуса, пока судно стояло в солфордских доках.
— Господин капитан, нельзя ли мне получить немного денег? — такие просьбы с небольшими интервалами возобновлялись несколько раз в неделю.
Ингус посещал Мод каждый свободный от вахты вечер, всегда нетерпеливый перед свиданием и разочарованный после него. Штурманского жалованья еле хватало на вечерние расходы. Мод высказывала желания, и Ингус Зитар должен был выполнять их. Порой приходилось занимать фунт-другой у Волдиса. Но когда друг как-то раз шутя поинтересовался, что это за гиена, которая так основательно опустошает его карманы, Ингус рассердился и два дня не разговаривал с Волдисом. Заметив, что подобные шутки раздражают Ингуса, Волдис продолжал его дразнить, пользуясь правами дружбы. Он по-всякому разрисовывал таинственную Дульсинею[69], предсказывал самый пошлый и нелепый конец романа, неоднократно напоминал другу о непомерных расходах (чего Ингус не мог отрицать) и, в конце концов, привел его в совершенную ярость.
Но все это не давало желаемых результатов и не излечивало от слепой любви. В минуты протрезвления Ингус сам понимал, что от любовного яда может помочь только сильное противоядие. Если бы рядом с Мод находилось какое-нибудь другое милое, светлое существо — обаяние Мод померкло бы. В такие моменты ему вспоминалась Лилия. Но она была далеко, письма приходили с большими перерывами, и, какими бы они ни казались дорогими и желанными, слова не в состоянии были воскресить свежесть чувств. Ингус должен был бороться один.
Возможно, Волдис относился бы безразлично ко всему, что происходило с Ингусом, будь они просто товарищами по работе, земляками, случайно встретившимися на пароходе. И если он теперь не выпускал его из поля зрения и не относился равнодушно к тому, что этот бодрый, жизнерадостный юноша превращался в унылого меланхолика, то это следовало отнести и за счет их давнишней дружбы, и за счет другого обстоятельства, которое Волдис скрывал от Ингуса, так же как тот скрывал от него все, что касалось Мод Фенчер: Волдис небезразлично относился к Эльзе Зитар. Они переписывались, обменивались фотографиями и так или иначе давали друг другу понять, что это не просто флирт, а нечто более серьезное. Волдис, правда, еще не уточнил себе, чего, собственно, он добивается этой перепиской, еще меньше думала об этом Эльза, но Волдис, во всяком случае, считал себя ответственным перед ней за судьбу Ингуса.
Он не жалел о том, что Ингус тратит жалованье на удовлетворение прихотей незнакомой женщины, он даже мысленно не упрекал Ингуса за эту связь (упаси бог в возрасте двадцати пяти лет сделаться моралистом и опекуном!), но он понимал, что его друг попался в сети какой-то эгоистичной, алчной и недостойной женщины. Предоставить его судьбе, отдать этому вампиру в жертву лучшего друга — этого он не мог допустить.
Но чем помочь Ингусу? — Возбудить в нем сомнение, заставить переоценить ценности? Он уже пытался это сделать, но безрезультатно — Ингус замкнулся в себе, и его уже нельзя было никакими способами вызвать на откровенность. Вся беда в том, что Ингус не умел критически относиться к жизненным явлениям; он все чувствовал и воспринимал слишком страстно, не знал середины и неопределенности.
Условия жизни моряка обычно помогают ему прийти к правильным выводам и более глубокому пониманию своих чувств. Благодаря периодическим разлукам, пребыванию в одиночестве легче становится рассеять все искусственное, надуманное и вернуть себе моральную свободу, если это необходимо. Не так выходило у Ингуса. В нем разлука гасила даже те еле заметные искорки сомнения, которые появлялись у него в присутствии Мод; находясь вдали от нее, он переставал видеть ее недостатки и всякий раз, возвращаясь к ней, уже заранее мысленно шлифовал ее, словно драгоценный камень. То, что для другой явилось бы минусом, для Мод было плюсом.
Весь сезон навигации 1915 года они курсировали между Архангельском и Англией. В Архангельск съехалось много латышей — целая колония. Многие из них работали в порту
