какой это выбор, если за кислый плод – из райского отчего дома под зад коленкой. Делал бы Бог выбор за нас, и жили бы мы в светлом мире, лишённом сомнений. Скучновато, зато стабильно и без головной боли.
– В отсутствии выбора человек неполноценен.
– Тогда почему большинство выбирает худшее, опускается всё ниже и становится ничтожнее и аморальней?
– Считаете, бои гладиаторов на аренах нравственнее «стрёлок» девяностых?
– Несомненно. Они соответствовали уровню развития общества. Когда жил Данте, в Италии все поголовно умели читать и писать, а на Руси немногие шкрябали на бересте, платили дань монголам, но дверей не запирали. Ещё в моё время дети свободно гуляли во дворе без присмотра. Решётки ставили лишь на окна тюрем и сумасшедших домов, а теперь везде – люди боятся друг друга. Убить могут за копейку.
– Это путевые издержки истории. Конечно, есть и негативный опыт. Но вы же не станете отрицать, что человечество движется от пещер к звёздам?
– Лучше бы сделать хорошую жизнь на Земле.
15 ноября.
Оптимизм Чтеца непробиваем. Его мировоззрение сформировалось не сегодня, но как он умудрился сохранить такую фантастическую девственность? Попробую спросить не напрямую:
– Не жалеете о той жизни, которую оставили? Она была интересной?
И неожиданно получила пространный ответ, словно Евгений давно хотел высказаться, но не представлялось удобного случая.
– Мои родители, как большинство советских людей – атеисты и трудяги, у меня было стандартное детство, юность, потом скучная жизнь провинциального инженера, а в перестройку, я словил лихие деньги, открыл дело, разбогател, женился на красивой девушке, дочери губернатора. Ни в чём ей не отказывал, меха, бриллианты, кругосветные вояжи. Она меня любила. Почему бы не любить? Дети, как ангелы. Имел всё, что можно хотеть, но не знал, что счастлив. Понял, лишь, когда потерял, но, возможно, я счастлив не был, нынешнее ощущение лишь реакция на боль, на то, что дом разрушен и кирпичи унесены ветром. С тех пор живу в чужом мире, где всё идёт своим чередом, где рожок месяца обязательно превратиться в луну, где удобно и красиво. Но меня здесь нет. Я не знаю ни прошлого, ни будущего, живу мгновением. Старое сломано до основания, построить новое, наполнив ничтожной суетностью, пустыми обязательствами и очередными утратами, нет желания. Я во всей полноте познал силу и коварство денег, дарующих власть. Теперь деньги меня интересуют лишь как необходимость. В сезон полдня работаю массажистом на пляже, чтобы иметь минимум к существованию, играю в бильярд на деньги и в шахматы для удовольствия, читаю, путешествую, занимаюсь спортом. Живу свободным от вещей и привязанностей, меняя места и предлагаемые обстоятельства. Человеку много не требуется. Я теперь, как птица, клюю по зёрнышку, наслаждаюсь бескорыстием природы и случайных знакомств.
– Но время не стоит на месте, пройдут годы, придёт слабость и появится желание, чтобы обняли и пожалели.
– Вы предлагаете мне самый сомнительный вариант из возможных – дожить до глубокой старости. И кто сказал, что в немощи лучший помощник – близкие? Мой опыт этого не подтверждает. Их измена и равнодушие ранят сердце навылет. Предпочитаю друзей, их у меня много и друзья хорошие, не только в Сочи, но и во всех городах, где я жил. Со многими переписываемся.
Приверженец старых привычек, Чтец пишет письма от руки и отправляет по адресам в конвертах с марками. Не могу понять, откуда такое упорное отрицание технических средств, но от этого он делается ещё больше мил. Из-за успехов электроники и информатики мир уже потерял целый пласт эпистолярного наследия. Где были бы письма Пушкина, Тургенева, дневники Толстого, живи они в наше время? Страшно подумать!
Вот я и узнала фабулу жизни Чтеца, но не причины, толкнувшие его на странную Голгофу неприкаянности. Ничего не сказал и про женщин, которых отныне, похоже, использовал исключительно по физиологической надобности, самостоятельно стирая сорочки и работая утюгом. Возможно, причастность женщины к домашним заботам вызывает у него болезненные ассоциации.
Одиночество Чтеца кажется мне страшнее собственного. Он глубже и искреннее чувствует и любит тех, кто ушёл, больше чем себя. Тяжело жить в чужих квартирах, среди чужых вещей, лишившись воспоминаний, которые вызывают знакомые предметы. Растение, вырванное с корнем из родной земли. Перекати-поле. Хочет искупить грех, если грех был. Кто ж знает. Но очень круто. Я бы так не сумела, такой воли у меня нет. За мною шлейф из проступков, недоданной любви, которая просится наружу, липнет к людям, не всегда достойным. Достойным кого? О, как я себя люблю! Можно бы и поменее.
Вчера, получая очередное щедрое вознаграждение, Евгений сказал:
– Вы же понимаете, я у вас не из-за денег.
Если бы он знал, что это плата за то, чтобы его видеть. Но он не знает, а я говорить не собираюсь. Спрашиваю:
– А из-за чего?
– Любопытно. Вы человек со столичным образованием. Хочется обменяться соображениями. Несогласие – тоже диалог. Ещё меня привлекает опыт. Действительно ли, он что-то даёт человеку?
Усмехаюсь:
– Замыливает свежесть восприятия, мешая быть объективным. Опыт нельзя перенять, его можно только нажить. С возрастом люди видят и судят по-другому.
– Вы же сами как-то утверждали, что человек практически не меняется.
– Да? Ну, что ж. Иногда мы думаем иначе, чем говорим, иногда говорим иначе, чем думаем. Я имела в виду природный характер. Меняются времена, восприятие времён, а человек – нет. Обстоятельства лишь заставляют его приспосабливаться.
– Тогда он обречён повторять ошибки, общество перестанет развиваться, а это смерть.
– А вам не кажется, что вокруг нас толпами ходят мертвецы?
– Нет. Общаясь с молодёжью, я наблюдаю подвижки человеческой сути. Новое поколение качественно иное. Хуже или лучше – вопрос другого ряда.
– Ну, да, новое электронное поколение занято лишь обретением навыков, игнорируя запросы души. Оно способно возбуждаться только от экстремальных удовольствий. Детские игры в стрелялки убеждают подростков, что жизнь – экран, а смерть – иллюзия, и они становятся зацеперами, принимают наркотики, прыгают с крыши, уверенные в том, что никогда не погибнут, потому что в последнюю минуту можно нажать на кнопку и всё вернётся в исходное положение.
– Не верьте журналистам, им важно, чтобы читали и смотрели. Значит, нужна «жареная» информация. Нормальных ребят в разы больше, просто обыденность выглядит невыигрышно.
– Разумеется, среди молодёжи есть таланты, они ограждены от всего дурного своими способностями, но в общем объёме – их мизер. Основная масса даже не замечает роботизации сознания и души. Эти будут жить в пространстве с другими характеристиками. Впрочем, я слишком стара, чтобы здраво судить о молодых.
– Не кокетничайте, – роняет Евгений с улыбкой, слишком
