кипятят ее в горшке, затем пропускают через полотно для очищения и потом сливают в жестянки, в которых она может сохраняться по несколько лет. Местные бедуины и греческие монахи едят ее с хлебом как медовую приправу, но она никогда не употребляется в качестве и взамен самого хлеба. Ясно, что такая манна не может служит источником пропитания, так как она не в состоянии поддерживать жизненные силы. Даже один из исследователей, старающихся отождествить небесную манну, которой питались израильтяне, с тамарисковой, находит себя вынужденным сказать, что «последней было бы совершенно недостаточно для питания, так как она не содержит в себе азотистого начала» (Бартело).
Но, кроме этого, между небесной манной, служившей источником пропитания израильтян, и манной тамарисковой есть много других существенных отличий, делающих отождествление их совершенно невозможным. Израильтяне получили ее впервые в пустыне Син, в восьмом стане (Исх. XVI, 1–14), когда именно на поверхности земли, к изумлению народа, появилось «нечто мелкое, круповидное, мелкое, как иней на земле», и они питались ею в течение всего своего сорокалетнего странствования по пустыне. Она перестала падать уже тогда, когда они перешли через Иордан (Иис. Нав. V, 12). В течение всего странствования она выпадала каждое утро, как роса, и в таком количестве, которого достаточно было для пропитания целого народа, состоявшего не менее как из двух или даже трех миллионов душ. Каждый собирал ее столько, сколько достаточно было для пропитания себя и своего семейства, именно по гомору на душу. (Исх. XVI, 16). Накануне субботы выпадение манны и сбор ее были в двойном количестве, чтобы не нарушать субботнего покоя (XVI, 22–24), и она не портилась, хотя в остальные дни недели всякий излишек подвергался порче и гниению. В субботние дни манна совершенно не появлялась, хотя некоторые сначала выходили для сбора ее и по этим дням (Исх. XVI, 27). По дальнейшему описанию — «манна была как кориандровое семя, белая, вкусом же подобна лепешке с медом» (XVI, 31). Кориандр есть небольшое зонтообразное растение, с мелкими круглыми семенами. В Числ. XI, 7 манна по виду уподобляется бдолаху («видом как бдолах»): бдолах есть смолистое вещество, вытекающее из бдоллы, особого рода пальмы. Она была настолько твердая, что ее нужно было молоть в жерновах, толочь в ступе, варить в котлах и затем делать из нее лепешки, которые вкусом были подобны лепешкам с елеем или медом (Числ. XI, 8; Исх. XVI, 31). Со временем эта однообразная пища, естественно, приелась и надоела израильтянам, так что они роптали и называли манну «негодной пищей» (Числ. XXI, 5) или, точнее, «слишком легкой»; но в действительности они не голодали и, во всяком случае, не умирали с голода, как это было бы неизбежно при питании манной тамарисковой.
Из этих подробностей видно, что библейская манна отнюдь не то же, что тамарисковая. Кроме непригодности последней для питания, ее было бы положительно недостаточно для израильтян. Для них по меньшей мере требовалось до полумиллиона пудов манны еженедельно, между тем как тамарисковой манны даже в хорошие годы собирается не более 25–30 пудов в год, и она служит лишь лакомой приправой к хлебу для местных жителей. Притом тамарисковая манна была хорошо известна в Египте, о ней часто упоминается на памятниках под названием «белая манна», и она поэтому не могла бы так поразить израильтян, как поразила их манна чудесная.
VIII. Валаам
Валаам представляет собой одну из замечательнейших личностей в библейской истории, по той раздвоенности духа и смеси в нем истины и заблуждения, которые он обнаруживает в своих действиях. Он происходил из города Пефора, лежавшего на берегу Ефрата, в северной части Месопотамии. Город этот был центром всякого рода волхвов и прорицателей и пользовался обширной известностью во всех окружающих странах. Самым замечательным из них был Валаам, который обладал знаниями, далеко превосходящими познания обычных языческих прорицателей. В некоторых своих изречениях он прямо обнаруживает знание истинного Бога и даже тех обетований, которые даны были Аврааму и последующим патриархам избранного рода. Это, несомненно, объясняется прежде всего тем, что на реке Евфрате среди населения сохранялись предания о бывших откровениях Аврааму, вышедшему именно из этой местности, но затем и самым характером положения Валаама. Как прорицатель, пользовавшийся обширной известностью у различных соседних народов, он для поддержания своей славы, очевидно, должен был следить за ходом религиозных воззрений этих народов, изучать их, чтобы при случае не обнаружить своего невежества перед прибегавшими к его помощи царями. Отсюда, если сравнить его изречение в Числ. XXIII, 10 с обетованием Божиим Аврааму в Быт. XIII, 16, и особенно Числ. XXIII, 24; XXIV, 9 с Быт. XLX, 9; Числ. XXIV, 17 с Быт. XLIX, 10, то сразу будет видно, что Валаам хорошо был знаком с религией Иеговы и историей избранного народа. Это знакомство не могло не иметь на него благотворного влияния, и он в глубине своей души носил искру истинного боговедения и убеждения в превосходстве Иеговы над всеми языческими богами; но внешнее его положение в качестве прорицателя и особенно обычное у волхвов корыстолюбие не давали в нем разгореться этой искре и заглушали ее до того, что он противился прямым внушениям Божиим. Ввиду этого сами взгляды на него двоятся. Одни, как, например, Тертуллиан и Блаженный Иероним, считают его истинным пророком, но только погрешившим через свою корысть и честолюбие; другие, как, например, Филон Александрийский, св. Амвросий Медиоланский и Блаженный Августин, видят в нем ложного пророка и язычника, который только сделался орудием благословения для израильтян. Само Святое Писание скорее дает основания в пользу последнего взгляда, так как он называется не словом набй, прилагаемым к истинным пророкам, а только косем, т. е. прорицателем, волхвом, что обыкновенно прилагается только к людям, занимающимся волхвованием, запрещенным в законе (Втор. XVIII, 10 и сл.; 1 Цар. XV, 23 и др.).
Вопреки своим глубочайшим убеждениям, он за «мзду неправедную» хотел проклясть Израиля, но в самый торжественный момент, под влиянием Духа Божия, истина в нем восторжествовала над ложью и он превратился в истинного пророка, изрекшего одно из самых возвышенных пророчеств о Мессии: «Вижу Его, но ныне еще нет; зрю Его, но не близко. Восходит звезда от Иакова и восстает жезл от Израиля, и разит князей Моава и сокрушает всех сынов Сифовых» (Числ. XXIV, 17). Эта звезда, восходящая от Иакова, этот жезл, поражающий Моава и всех врагов Израиля, есть именно Мессия, как на это указывает самая торжественность тона, возвышенная иносказательность, отдаленность самого времени и единогласное предание как
