учили на рукопашном бое.
Демон растянулся на земле, из его разбитых губ текла тонкая струйка черной крови. Меч, оставшийся зажатым, я откинул в сторону.
— Трусы и рубашка лежат на песке, никто не плывет по опасной реке, — насмешливо декламировал я.
Демон зарычал и стал подниматься, увеличиваясь в размере. Меч полыхнул фиолетовым и вновь овеществился в его руке. Теперь он был вдвое выше меня, с более длинными руками. Изменились черты лица, стали грубее и словно пошли рубцами. На теле появились элементы брони, черные роговые выступы, шипы, пара новых фиолетовых татуировок.
Я двумя перекатами сместился к ближайшей колоне и какое-то время использовал ее как «живой» щит между нами, бегая вокруг и не позволяя себя достать. Однако вскоре демон, продолжавший меняться, вырос и окреп настолько, что двумя последовательными ударами снес колонну к едреней фене. Положение становилось хуже некуда. Хотя не, в положении оказываются неопытные институтки, а у нас тут — ситуация. Может быть даже уже ситуёвина…
— Да едрись оно всё конем! — в сердцах крикнул я, выбросил рогатину и со всей дури устремился в сторону выхода.
Демон победно заорал и бросился в погоню, а на моем браслете все сильнее и сильнее набухали желтые индикаторы накопления ультимативного ресурса. До выхода мы не добежали, ульта накопилась раньше. Я в прыжке оттолкнулся от колонны, разворачиваясь, и, активировав ореол, устремился в сторону противника. Остановиться удалось метров через сто, не раньше. Не распластавшись в этот раз, я даже сумел приземлиться на ноги и проскользил по полу, гася инерцию.
В зале царила разруха. Всё, что попалось мне на пути, пол, колоны, ступени, демон, всё это было уничтожено. Словно кто-то пальнул здесь огромным лучом мега-лазера, диаметром эдак в человеческое тело. От демона остались ошметки, лужа жидкости, правая голень, половина юбки с левой ногой, кисть левой руки с мечом и голова.
— Так вот… ты какой, — с трудом пробулькала голова.
— Цветочек аленький, — закончил я за него. — Так, дружище, за то, что обучил языку, тибэгать тебя не буду.
— Что … есть… тибегать? — полюбопытствовала едва живая голова профессора Доуэля.
— Ну, это значит унижать или осквернять тело противника после победы над ним, — великодушно пояснил я. — Пойду за сурицей, тебя облутаю на обратном пути, думаю твое золото, оружие, да и рога пригодятся, уж не обессудь. Авось в этот раз получится вынести все это из сна…
Голова тихо забулькала, не то возмущаясь, не то презрительно смеясь. Я развернулся и направился в сторону подъемника. Системные сообщения, которые стали появляться еще после победы над призрачным волком, я смахнул в периферийную область, займусь ими после того, как завладею сурицей, а то что-то порядком мне тут поднадоело, вечер, так сказать, переставал быть томным.
Не прошел я и десяти шагов, как за моей спиной послышались звонкие насмешливые аплодисменты.
— Браво! — раздался голос демона.
Я с замиранием сердца обернулся: демон стоял жив-живехонек, цел-целехонек, мерзко скалился и высокомерно глядел на меня как на кусок гуано.
— Я передумал, не стану тебя убивать, возьму ясырем, — поделился он со мной сокровенным. — Заодно и поглядишь, как именно я с твоими русалками развлекусь, и как убивать их после этого буду…
— Что значит ясырем? — спросил я. Ситуация ситуацией, но слово новое, неизвестное, грех не воспользоваться случаем и не пополнить им свой словарный запас…
— Какое неуемное любопытство, — заржал демон, — рабом сделаю и заберу в свое царство.
— Так здесь же мой дух, что с телом станет? — уточнил я.
— Умрет конечно, — презрительно скривился демон. — Да оно все одно умрет не сегодня так через пару лет. А дух твой поживет еще, подоле, хоть и ясырем. Пока мне не наскучит это развлечение.
— То есть после смерти физического тела такие как ты могут забрать человеческий дух к себе и там он продолжит существование? — продолжал удовлетворять я свое любопытство.
— Ты дебил? Конечно! И что значит «такие как мы», ты не узнал во мне Пекельного Владыку?! — искренне возмутился неузнанный Пекельный Владыка.
— Очень приятно, царь, — попытался юморить я, хотя получилось не особо смешно: чего-то мощнее, чем ульта разрушения, в моем арсенале не было…
Хотя лимита на ее применение у меня тоже не было, демон вроде поменьше стал, значит какую-то часть я его все-таки спалил. Буду разрушать его, пока ни кусочка не останется.
Противник, кажется, просек суть моего плана, или шанса, поэтому начал действовать первым. Он затрясся как эпилептик в припадке и — разделился на две части! Каждая из них была вдвое меньше и ниже, чем оригинал, но их было две, две уменьшенные копии! Они стали расходиться, беря меня в клещи, в руке каждого вытянулся из фиолетовой субстанции хлыст, который после материализации еще и загорелся огнем.
Так, начну с рогатины, я вызвал ее призрачный образ в руку, в тот же момент вокруг запястья оплелся огненный хлыст, и следом — второй вокруг другого запястья. Демоны стали расходиться в стороны, растягивая меня за собой. Как-то так получилось, что оба хлыста легли в аккурат на мои браслеты. Те загорелись холодом, что, походу, вполне себе компенсировало жар от пламени хлыстов. Боли не было, но тянули они слишком сильно, и как я не старался напрягаться медленно и неуклонно распинали меня. Третий демон — когда только успел клонироваться? — стал приближаться ко мне, держа в одной руке черно-фиолетовый камень в серебряной оправе, а в другой — жуткого вида черный обсидиановый крис. Блин, да что же за день-то такой…
Помощь пришла оттуда, откуда я и не ждал: помещение заполнилось звуками песни. Голос был Дубравкин, но вжисть не догадался бы, что она умеет так петь. Величественно, непонятно, словно на латыни. Звуки песни разливались по залу, набирали силу, отражались эхом от сводов. Демон(ы) занервничал(и), и я понял, что это не просто песня, это эгрегор!
Я отдался чарующим, величественным звукам и ощутил, как сновидческая рогатина преобразуется в эгрегорную и наливается плотностью и могуществом. Ее форма сильно отличалась он той, что была во врем битвы с драконом, зеленое древко закручивалось по спирали и несколькими перегибами переходило в наконечник, больше похожий на зуб вилки.
Как только рогатина полностью сформировалась, то хлыст, удерживающий руку с ней, сказал «пуф!» и погас.
На определенной ноте голос Дубравки замолк и был подхвачен голосом Лалы. Слова и мотив были теми же, но сам голос был более мягким с одной стороны и более холодным с другой. От ее пения в древко рогатины стал вплетаться второй виток, каменный. Он же сформировал вторую сторону
