причислены в притч русских антиквариев. Их называют архивным юношеством. Это наши петиметры, фашьонебли[74], женихи всех невест, влюбленные во всех женщин, у которых только нос не на затылке и которые умеют произносить: oui и non. Они-то дают тон московской молодежи на гульбищах, в театре и гостиных. Этот разряд также доставляет Москве философов последнего покроя, у которых всего полно через край, кроме здравого смысла, низателей рифм и отчаянных судей словесности и наук» (Булгарин Ф. «Иван Выжигин», гл. XVI). На основании этого Булгарин прозрачно намекнул в «Северной пчеле» (1830, № 35), что пушкинские стихи об архивных юношах — плагиат. Однако стихи эти появились в черновиках задолго до опубликования «Выжигина».
Отношение П к любомудрам не было отрицательным — в определенные моменты между ними даже намечалось сближение (см.: Аронсон М. И. «Конрад Валленрод» и «Полтава». — Пушкин, Временник, 2, с. 43–56; Канунова Ф. 3. Пушкин и «Московский вестник». — «Учен. зап. Томского ун-та», 1951, 16, с. 91–114; Тойбин И. М. Пушкин и Погодин. — «Учен. зап. Курского гос. пединститута», 1956, вып. V, с. 70–122). Однако бытовой тип «архивного юноши» вызывал у него ироническое отношение.
10 — К ней как-то Вяземский подсел (в печатном тексте — «В» — VI, 652)… — П. А. Вяземский писал по этому поводу: «Эта шутка Пушкина очень меня порадовала. Помню, что я очень гордился этими двумя стихами» («Русский архив», 1887, № 12, с. 577).
14 — Осведомляется старик… — Комментарий П. А. Вяземского: «Пушкин, вероятно, имел в виду И. И. Дмитриева» (там же).
L — Строфа противопоставлена «театральным» строфам первой главы: вместо апофеоза русской драмы и театра в ней дана картина упадка.
1-2 — …Мельпомены бурной
Протяжный раздается вой…
Отрицательное отношение П к русским трагедиям и трагическому театру его поры, выраженное в этих стихах, связано с его размышлениями в период создания «Бориса Годунова». В 1830 г. П писал: «…я твердо уверен, что нашему театру приличны народные законы драмы Шекспировой — а не придворный обычай трагедий Расина <…> Дух века требует важных перемен и на сцене драматической» (XI, 141).
5 — …Талия тихонько дремлет… — Талия — муза комедии. Цензурный запрет, наложенный на «Горе от ума», и общий застой русской комедии в середине 1820-х гг. определили скептическое отношение П к комическому театру тех лет.
LI, 1 — Ее привозят и в Собранье. — Имеется в виду Благородное собрание, помещавшееся на Большой Дмитровке. Московское благородное собрание — здание, в котором, в соответствии с Жалованной дворянству грамотой (1785) производились дворянские выборы. Здесь же давались балы и спектакли. Ныне Дом Союзов (угол Пушкинской и пр. Маркса).
LII, 5–8 — Но та, которую не смею… — Комментарий П. А. Вяземского: «Вероятно Александрина Корсакова, дочь Марии Ивановны, после княгиня Вяземская» («Русский архив», 1887, № 12, с. 578). П был увлечен А. Корсаковой. О драматической истории ее отношений с П см.: Гершензон М. Грибоедовская Москва. М., 1916; Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1975, с. 197–202).
LV, 6-14 — Помещенное в конце седьмой главы «вступление», выдержанное в условных формулах классицизма (ср.: в «Чужом толке» (1794) Дмитриева: «Тут как?.. Пою!.. Иль нет, уж это старина!» (см. с. 245), представляет собой пародию.
Глава восьмая
Fare thee well, and if for ever
Still for ever fare thee well.
Byron
Эпиграф — начало стихотворения Байрона «Fare thee well» из цикла Poems of separations («Стихи о разводе»), 1816. («Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай»).
Толкование эпиграфа вызвало полемику. Бродский писал: «Эпиграф может быть понят трояко. Поэт говорит «прости» Онегину и Татьяне (см. L строфу); Татьяна посылает прощальный привет Онегину (продолжение в стихотворении Байрона: «Даже если ты не простишь меня, мое сердце никогда не будет восставать против тебя»); Онегин этими словами шлет последний привет любимой» (Бродский, 276). Однако еще в рецензии на первое издание книги Бродского А. Иваненко, указав на допущенные тогда ошибки в переводе эпиграфа, заключал: «Смысл эпиграфа, конечно, только один; слова о прощаньи навсегда даны «от автора», но могут относиться только к прощанью героев друг с другом, а не к авторскому прощанью с ними» (Пушкин, Временник, 6, с. 526). Вопрос в трактовке Бродского представляется излишне усложненным. Он решается непосредственным обращением к тексту XLIX строфы, где автор прощается с читателем своего романа:
…я хочу с тобой
Расстаться нынче как приятель.
Прости…
(VIII, XLIX, 2–4),
и к строфе L, где дано прощание автора с героями и романом в целом.
Ср. стихотворение «Труд»:
Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний…
(III, I, 230).
Смысл эпиграфа проясняется и текстологически: он появился лишь в беловой рукописи, когда П решил, что восьмая глава будет последней.
I, 1–2 — В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал…
автореминисценция из стихотворения «Демон»:
В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия
(II, 1, 299).
Отсылка эта была понятна читателям пушкинской поры: «Демон», одно из наиболее популярных стихотворений П (опубликованное под названием «Мой демон» в «Мнемозине», ч. III, 1824), было через два месяца перепечатано в «Северных Цветах на 1825 г.» А. Дельвига, затем вошло в «Стихотворения Александра Пушкина». СПб., 1826, а через неполных три года — в новое издание: «Стихотворения Александра Пушкина», ч. I. СПб., 1829. В. Одоевский посвятил ему специальное рассуждение в статье «Новый демон» («Мнемозина», ч. IV, 1824 — фактический выход в октябре 1825 г.). Статья эта, а также, быть может, устные споры вокруг стихотворения, по мнению Ю. Г. Оксмана, вызвали пушкинский набросок статьи <О стихотворении «Демон»> (См.: Пушкин А. С. Собр. соч. В 10-ти т. Т. VI. М., 1976, с. 453). Отсылка к «Демону» имела глубокий смысл: стихотворение, написанное в момент творческого перелома, создало первую у П концепцию его собственного духовного развития. Сам П резюмировал ее так: «В лучшее время жизни сердце, еще не охлажденное опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно и нежно. Мало по малу вечные противуречия существенности рождают в нем сомнения, чувство [мучительное, но] непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив навсегда лучшие надежды и поэтические предрассудки души» (XI, 30). Таким образом, история души автора рисовалась как смена первоначальной наивной ясности периодом острых сомнений, за которым последует спокойное, но глубокое охлаждение. В творчестве П имелась и другая, хотя и близкая концепция его
