Я молча ловил ртом воздух. Отчаяние парализовало работу мозга. В более спокойной обстановке я бы нашел тысячу аргументов и имел бы какой-то шанс, но теперь… теперь у меня был лишь один выход.
– Если вы позволите ракетам взорваться, – сказал я, – вы больше не услышите от меня ни слова о моих иерусалимских открытиях!
Компьютер секунд пять молчал. А для него пять секунд – это как минимум пять наших минут. Наконец «Тринити» сказал:
– Вы надеетесь шантажом заставить меня выполнить ваше требование?
– По-моему, знать то, что знаю я, вам куда полезнее, чем учинить два бессмысленных ядерных взрыва.
– Почему?
– Да потому что и вашему знанию есть предел! Наука способна заглянуть в историю Вселенной вплоть до первых миллиардных долей секунды после Большого взрыва. Но не дальше. Наука способна заглянуть на миллиарды лет вперед, едва ли не до самого конца Вселенной. Но не дальше. И только мне известно, что было и будет за пределами познаваемого наукой.
В ответ «Тринити» синтезировал веселый смех.
– Какой вы самоуверенный, профессор Теннант! Много о себе воображаете! Однако я думаю, что и мне, да и вам самому, если по совести, совершенно очевидно: ваши видения почти наверняка всего лишь вдохновенное творчество вашего мозга. Ваш собственный психиатр считает вас параноиком, а то и шизофреником.
– Так зачем же вы тратите свое драгоценное время, слушая параноика, а то и шизофреника?
Сфера молчала.
– Вы с таким вниманием меня слушаете, потому что практически вся сумма человеческого знания была загружена в вашу память… а вы по-прежнему ощущаете в себе пустоту и неудовлетворенность! И вожделенные ответы – у меня. Словом, я опять убедительно прошу вас: пожалуйста, уничтожьте эти дьявольские ракеты!
– Пусть ракеты вас не пугают. Вместилище построено так, что его разрушит только прямое попадание ядерного заряда. И от радиации оно надежно защищено. Вы переживете и взрыв, и радиацию.
– Я беспокоюсь в первую очередь не о себе!
– Бросьте. Какое вам дело до совершенно незнакомых людей?
Я задавался вопросом, не успел ли "Питер Годин" окончательно превратиться в бесстрастное цифровое существо. Тогда попытка достучаться до его сердца обречена на провал. Впрочем, само выражение "достучаться до сердца" в этой ситуации казалось гротескным!
– У меня действительно нет близких людей в Белых Песках. Кроме одной женщины в кризисном штабе. Она однажды спасла мне жизнь. Нет, вру. Возможно, уже несколько раз. Она поверила в меня и помогала искать правду. Я не хочу, чтобы она погибла.
– Давайте лучше продолжим нашу дискуссию.
– Нет. Я люблю эту женщину. Остаток своей жизни – сколько уж мне уготовано судьбой – я хочу провести с ней.
– Боюсь, этот остаток очень мал.
Я в отчаянии закрыл глаза. Более убедительных слов не находилось.
– Хотите, чтобы профессор Вайс выжила, – досказывайте мне свою историю, и побыстрее!
* * *
Кризисный штаб
– Что будем делать теперь, генерал? – спросил сенатор Джексон.
– Здесь мы можем одно – срочно убраться, – ответил генерал Бауэр и повернулся к присутствующим. – Сейчас я уйду – организовать воздушную эвакуацию. Прошу всех оставаться на своих местах. Скоро вернусь.
Он быстро пошел к выходу, но на прощание многозначительно посмотрел на Ивэна Маккаскелла и Джона Скоу и легким кивком головы, почти одним движением бровей, пригласил их следовать за ним.
Как только дверь ангара закрылась, Гели Бауэр пересела на стул рядом с Рейчел. Та пыталась не смотреть на ужасный шрам на щеке Гели, но взгляд так и тянуло к этим зловещим буграм. Было заметно, что Гели свой шрам носила надменно, как орден за доблесть.
– Послушайте, – сказала Гели, – я до сих пор не понимаю: Теннант сумасшедший или нет?
Рейчел ответила не задумываясь:
– Честно говоря, сама не знаю.
– С Израилем он ловко придумал. Если б вы не рванули в Иерусалим, я бы вас в Штатах нашла непременно!
Гели была права. Рейчел теперь понимала, что «безумное» решение Дэвида следовать за своими видениями увело их с линии огня в тот момент, когда ничто иное спасти уже не могло. Рейчел не сомневалась, что Гели Бауэр нашла бы их. Землю бы рыла, но нашла. От такой не уйдешь!
– Бежали, бежали, – с усталым вздохом сказала Рейчел, – и прибежали. Помирать на задворках мира.
На губах у Гели появилась кривая улыбка.
– Время исповедоваться, да?
– На мне вины нет, и признаваться мне не в чем. А вам? Это вы убили Эндрю Филдинга?
Гели быстро осмотрелась, не слушает ли кто. Потом тихо сказала:
– Да.
Гели напоминала Рейчел девочку, зачарованную собственной жестокостью.
– Как женщина способна делать то, что делаете вы? У вас безмерный запас злости, да?
Гели коснулись рукой бинтов на шее.
– И как вы догадались? – иронически хмыкнула она.
Рейчел выдержала ее насмешливо-холодный взгляд.
– Злость была в вас и до того, как я вас ранила.
– Играете со мной в психиатра?
– Я и есть психиатр.
Гели горько рассмеялась.
– Мой первый психоаналитик совратил меня, когда мне было четырнадцать. Правда, последней посмеялась я. Довела гада до самоубийства.
– А какие у вас отношения с отцом? Он производит впечатление настоящего монстра. Близнец профессора Стрейнджлава.[16]
– Знали бы вы, насколько вы близки к истине!
Рейчел могла только предполагать, какие тайные страдания произвели на свет это чудовище в юбке.
– Что-то темное лежит между вами и отцом… – осторожно начала она.
– Нет, нет, – сказала Гели. – Это не то, что вы думаете. Просто обычный ад генеральской семьи.
– Вы ненавидите его – и одновременно хотите соответствовать всем его ожиданиям, быть предметом его гордости. Это очень нездорово.
Ироническая улыбка исчезла с губ Гели.
– Вы любите Теннанта? – вдруг спросила она.
– Да, люблю.
– И тогда будете любить, если он окажется клиническим сумасшедшим?
– И тогда буду любить.
– Это очень нездорово.
Обе женщины невесело рассмеялись.
