Любимое лицо, чуть посмуглевшее на летнем солнце, стало бледнее полотна.
– Откуда вам все это известно? Откуда вы знаете про Джейн? Я ничего не понимаю.
– Я и есть Джейн, как бы странно это ни звучало. Все, что было между вами, Джулиус, и леди Уинифред, на самом деле было между вами и мной.
В лице Саквилля мистический ужас боролся с отчаянием.
– Сударыня, вы надо мною смеетесь. Надо мною – и над моим разбитым сердцем.
– Нет, не смеюсь, Джулиус, любимый мой. Я все объясню, только пообещай выслушать меня до конца. Я ведь просила дать Джейн шанс.
Она протянула ему руку.
– Как чудесно снова видеть тебя.
Правила этикета предписывали Джулиусу поцеловать протянутую руку, и он склонился над нею. Но, приложившись губами к запястью, вдохнул аромат духов – и замер. Ладонь, державшая руку Джейн, задрожала.
– «Пепел фиалок», – прошептал он хриплым от волнения голосом.
Джейн извлекла из кармана заветный флакончик.
– Я всегда ношу его с собой, потому что аромат фиалок вызывает в памяти твой образ. Сегодня, увидев тебя издали, я надушила запястье.
Саквилль смотрел взволнованно, недоверчиво.
– Я вернулась к тебе. Пожалуйста, выслушай меня. Ты мне нужен. Дай мне вновь ощутить твой поцелуй.
– Вновь? – прошептал Джулиус, и Джейн затрепетала, когда его теплые чувственные губы приникли к ее губам. В этот миг она поняла, что нужные нити скрестились на ткацком станке жизни; что завязан очередной узелок и начат новый узор.
– Я люблю тебя, – сказала Джейн. Впервые в жизни в этих ее словах фальши не было ни на гран.
Эпилог
Джульетта Грейнджер прочла и перечла письмо сестры, отправленное из Перта. Письмо было тайное, лично для Джульетты; смысл ускользал от нее. Родители получили отдельное послание, внушили себе, что Джейн требуется время. А Джульетта подозревала, что сестра просто скрывает правду от отца и матери.
«Отправляюсь туда, где буду счастлива. Туда, где живет человек, который меня любит и которого я люблю с той же безумной силой. Он ждет меня, я знаю».
Куда это – туда? Джульетта терялась в догадках. Может, в Австралию – где еще Джейн могла влюбиться, пока Уилл лежал в коме? Письмо пришло шесть недель назад. Весна вступила в свои права. Ирландская республиканская армия заявляла о планах мести, рабочие грозили забастовками, а Джульетта разгуливала в легком платье и босоножках, предвкушая, что скоро недавнее знакомство перерастет в настоящую любовь. Времени счастливее еще не было в ее жизни. Она склонялась к мысли, что решение младшей сестры не должно портить ей будущее. «Джейн написала, что счастлива, – повторяла про себя Джульетта, подходя к музею Виктории и Альберта. – Настал мой черед».
Босоножки на плоской подошве скользили по мраморным серо-белым плиткам пола, эхо множества шагов отзывалось под высокими сводами. Люди разговаривали вполголоса, но звуки отражались от мраморных поверхностей, дробились, усиливались. Особенно это касалось смеха. Какая-то женщина хихикнула, Джульетта на миг отвлеклась от входной двери, прислушиваясь к специфическим аудиоэффектам. И тут появился Пит.
Новый друг Джульетты занимался дизайном мебели – это делало его интересным человеком. Джульетте нравилась эрудиция Пита; обратной стороной медали было вечное его стремление таскать ее по музеям. Пит не делал исключений даже в самую чудесную погоду.
Джульетта постучала пальчиком по циферблату наручных часов. Пит рассмеялся, жарко поцеловал подругу, вручил ей розу.
– Вот, специально для тебя добыл утром.
Джульетта восторженно ахнула.
– Из-за этой розы на меня в метро только ленивый не пялился, – сообщил Пит.
Джульетта поцеловала его.
– Спасибо. Это жестоко – в летний день терзать меня музейными экспонатами; но, так и быть, ты прощен.
– Официально лето еще не наступило. А после музея мы с тобой пойдем в парк, и я угощу тебя мороженым… или чем пожелаешь. Потерпи немного. И вообще, – продолжал Пит, озирая великолепную ротонду, больше похожую на свадебный торт, – разве можно «терзать» красотой?
– Будем пыльные гобелены восемнадцатого века смотреть или еще что-нибудь столь же скучное? – делано капризным тоном спросила Джульетта.
– Я собирался показать тебе нечто другое, хотя насчет гобеленов ты хорошо придумала, – похвалил Пит, сверкнув темными глазами. – У меня сюрприз. Кое-что загадочное, интересное лично для тебя.
– Лично для меня! – откликнулась Джульетта.
– Презанятная штучка в раннем георгианском стиле. Ты глазам своим не поверишь – слово джентльмена!
– Ладно, считай, что заинтриговал.
– Нам на третий этаж. Пойдем.
Пит взял Джульетту за руку.
– Видишь ли, тут странная связь. Я просто обязан показать тебе этот артефакт. Пожертвуй парой минут, будь добра. Ты так переживаешь из-за сестры – вот я и подумал, что моя находка тебя позабавит.
– Ты имеешь в виду Джейн? – напряглась Джульетта.
– Да. Сейчас сама увидишь.
Джульетта шла за Питом по галерее, пронизанной солнечными лучами. Слава богу, Пит не останавливается на каждом шагу, не вдается в подробности китайского золотого лака и шелковой обивки, которой добрых полтыщи лет! Слава богу, не расхваливает изысканную резьбу на массивном стульчаке!
Вдруг Джульетта остро осознала: они с Питом движутся из прошлого в настоящее.
– Нам сюда, – сказал Пит, еле сдерживаясь, чтобы не хохотнуть.
Табличка гласила, что они вступают в георгианский зал, где представлены предметы домашней обстановки. Джульетту эта эпоха нисколько не интересовала, зато интересовала ее друга. Легкость, с какой Джульетта приняла увлечение Пита, не оставляла сомнений – между ними настоящая любовь.
Пит вел ее к дальней стене, мимо стульев, столов, драпировок, безделушек, характерных для упомянутой эпохи. Экспонаты были распределены так, чтобы у зрителей возникло полное представление о жизни в особняках – и в лондонских трущобах.
– Мы пришли! – победно объявил Пит. – Как хочешь, так и понимай. Ты же просила меня узнать про некоего Саквилля, верно? Вот тебе твой Саквилль.
Джульетта склонилась над парными фарфоровыми овалами. Сначала ее внимание привлек изображенный на фарфоре мужчина. У него были темные волосы, темные загадочные глаза, глядевшие пристально и выдававшие напряженную работу души. Мужчина не улыбался. Казалось, ему до смерти надоело позировать. Впрочем, даже недовольное выражение лица не скрывало природной красоты. Для сеанса он надел изысканный, но без вычур, темный камзол. Джульетте почему-то представлялись длинные фалды, хотя портрет был погрудный. Шею изображенного мягко охватывал шелковый платок, парик отсутствовал, волосы были заплетены в косицу. Фоном служило стойло конюшни. Впрочем, Джульетта почти сразу перевела глаза на второй портрет, изображавший женщину с маленьким ребенком. На губах модели играла улыбка, за спиной цвел сад.
