Возможно, при других обстоятельствах Пия испытала бы ревность, все-таки в глубине души у нее сохранилось чувство к бывшему мужу. Но у них с Кристофом тоже был припасен сюрприз. Некоторое время она с мечтательной улыбкой рассматривала кольцо на своем пальце, затем вышла из авто. Из-за угла вынырнул трактор с круглым брикетом прессованного сена на вилах переднего погрузчика. В трактористе Пия узнала отца Боденштайна и помахала ему рукой. Он остановился рядом с ней, заглушил двигатель и выпрыгнул из кабины.
— Добрый день, госпожа Кирххоф. — Граф с улыбкой протянул ей руку. — Как хорошо, что вы заехали к нам.
— Добрый день, господин фон Боденштайн. — Пия улыбнулась в ответ. — Я, собственно, к Оливеру. Он дома?
— Думаю, они с Софией поднялись в замок, — ответил Генрих. — Если хотите, можете подняться за ними.
— Да, с удовольствием.
Он подождал, пока она доставала из салона автомобиля документы, и они двинулись вверх по асфальтированной дороге, которая вела к ресторану в замке.
— Я все еще испытываю потрясение по поводу того, что Рики застрелила Людвига, — заговорил он после короткой паузы. — Трудно представить, что она способна на такую жестокость. И у меня никак не укладывается в голове, как она могла убить Телля, при ее-то любви к животным.
— Мне кажется, она могла сделать это непредумышленно, — сказала Пия. — Хиртрайтер кричал на нее и оскорблял ее во время заседания правления комитета, и, возможно, она, разъярившись, захотела, чтобы он перед ней извинился.
— Да, похоже, — согласился отец Боденштайна, кивнув головой. — Людвиг в тот вечер был очень агрессивен. Он совершенно потерял контроль над собой.
— Ну да, — продолжала Пия. — Слово за слово, Хиртрайтер начал оскорблять ее и вообще вел себя с ней грубо. А потом сказал ей, что ему известно от Ральфа Глокнера о ее сговоре с Тейссеном. О том, что тот обещал заплатить ей, если она будет саботировать работу общественного инициативного комитета.
Старый граф остановился и с изумлением воззрился на Пию.
— Рики, — пробормотал он. — И Керстин тоже говорила…
— Кто и что говорил? — спросила Пия.
— Тогда, в концертном зале, — сказал Генрих фон Боденштайн. — Керстин определенно хотела мне что-то рассказать о Рики. Санитары положили ее на носилки и унесли, и поэтому она не успела сказать о том, что видела.
— Рики воспользовалась хаосом, чтобы похитить листы с подписями. Она созналась в этом.
— Но зачем? Она столько сделала для комитета!
— Тейссен пообещал ей пятьсот тысяч евро, если она пустит под откос работу комитета. Она собиралась уехать в Америку, чтобы начать новую жизнь.
— Деньги. — Боденштайн тяжело вздохнул. — Всегда одно и то же.
По дороге к замку Пия рассказала ему конец этой страшной истории.
Госпожа Францен поняла, что целиком и полностью находится во власти Людвига Хиртрайтера. Она толкнула старика, который, будучи изрядно пьяным, нетвердо держался на ногах. Пошатнувшись, он выронил ружье. Рики подняла его, в отчаянии навела на Людвига и попыталась вырвать у него обещание хранить молчание. Но это, разумеется, не подействовало. Хиртрайтер лишь высмеял ее. Тогда она выстрелила ему сначала в нижнюю часть тела, а затем в лицо. После этого, будучи вне себя от злости из-за старика, из-за самой себя и из-за всей ситуации, полностью вышедшей из-под ее контроля, она била мертвое тело прикладом и ногами до тех пор, пока не пришла в себя.
Некоторое время они шли молча. За воротами начался пандус, и под их подошвами заскрежетал гравий.
— А Телль? Зачем она застрелила собаку? — глухо спросил граф фон Боденштайн.
— Якобы она напала на нее, — ответила Пия. — Защищая хозяина.
— Как это все бессмысленно, — грустно произнес граф.
— Дедушка! — раздался вдруг звонкий голос. — Дедушка! Где твой трактор?
Лицо Генриха фон Боденштайна просветлело, когда он увидел маленькую девочку, сбежавшую вниз по ступенькам с развевающимися волосами и горящими глазами.
— Вся в меня, — сказал он и подмигнул Пии. — Больше всего любит сидеть на тракторе или на лошади.
Он протянул руки, поймал в объятия Софию и сказал:
— Пойдем, покатаемся на тракторе. Твоя мама тоже придет.
Пия посмотрела на них с улыбкой и повернулась.
Боденштайн стоял на вершине лестницы. Выглядел он неважно. В его темной шевелюре пробивались седые пряди, которые она прежде не замечала. На подбородке проступала синеватая щетина. Он был без галстука. История с Анникой Зоммерфельд обошлась ему слишком дорого. До сих пор Кирххоф не решалась говорить с ним на эту щекотливую тему. Ей удалось узнать, что автомобиль брата Боденштайна был найден на парковочной площадке мюнхенского аэропорта. Анника Зоммерфельд исчезла без следа.
— Привет, — обратилась она к шефу. — У тебя есть немного времени? Мне нужны твои подписи.
— Да, конечно. — Он кивнул. — Пойдем на террасу.
Пия проследовала за ним через ресторан, еще закрытый для посетителей, на террасу, села за столик и положила перед собой документы. Боденштайн не стал садиться, взошел на балюстраду и встал, скрестив руки на груди. Некоторое время они молчали. Пия внимательно смотрела на него и ждала, когда он заговорит.
— Мне нужно было прислушаться к тебе, — произнес он, наконец. — Интуиция редко тебя подводила.
Этот комплимент не доставил ей никакого удовольствия. Хотя Анника ей и не нравилась, она желала своему шефу счастья.
— В данном случае я хотела бы ошибиться, — сказала она.
— Как бы то ни было, я свалял дурака и должен благодарить госпожу Энгель за то, что она оставила это без последствий для меня в профессиональном плане. — Оливер бросил взгляд вниз, на газон. — Я разговаривал с Теодоракисом. Он кое-что разузнал об Аннике и, помимо всего прочего, заглянул в ее сумку. Она возила с собой больше ста тысяч евро наличными. Откуда у нее было столько денег?
— Из сейфа Айзенхута в институте, — сухо сказала Пия. — Кроме того, она присвоила средства со счетов института.
Боденштайн вздохнул.
— По ее словам, ей пришлось в такой спешке бежать из Берлина, что она не смогла захватить с собой ноутбук, айфон и личные документы. Я всему верил. Как я мог быть таким глупцом?
— Это не глупость. Ты просто влюбился в нее, — заметила Пия. — Этот инцидент в концертном зале произвел на тебя слишком сильное впечатление. В таком состоянии человек теряет способность мыслить рационально.
— Что же все-таки она от меня утаила? Два убийства? — глухо спросил Боденштайн. Он повернулся к ней, и Пия содрогнулась, увидев его искаженное мукой лицо. — Я днем и ночью думаю об этом. Она подожгла дом Айзенхута, по ее вине его жена впала в кому, из которой уже никогда не выйдет. Дело было вовсе не в разоблачении лжи. Этот О’Салливан был ей глубоко безразличен. Ею двигала исключительно месть, поскольку Айзенхут женился на другой.
