Опускаю руку с пистолетом, не отрывая взгляда от распростертого на полу тела.
Несколько раз проборматываю ту заветную формулу, которую разработали специально для меня эксперты Профилактики.
Смотрю в окно, словно пытаясь понять по солнечному свету, изменилось ли что-нибудь в раскаленных недрах взбесившегося светила.
Потом достаю из кармана сотовый и звоню Гаршину.
* * *
Сегодня Альке не везло. Он старался нырнуть как можно глубже, но ни одной приличной рыбины так и не встретил. Опять мама поднимет меня на смех, подумал он, выныривая в очередной раз и отплевываясь от соленой воды, попавшей в загубник маски.
Проклятое солнце, с каждым днем печет все сильнее и сильнее! Наверное, из-за него вся рыба ушла с нагревшегося до температуры горячего чая мелководья в прохладные морские глубины.
Ничего не поделаешь, придется возвращаться домой с пустыми руками. Тем более что есть хочется так, что живот сводит судорогой. Утром-то времени и желания хватило только на стакан «пустого», как говорит мама, чая, а сейчас уже, судя по тому, что солнце торчит почти в середине белесого, словно выцветшего неба, часов двенадцать, не меньше.
А надо еще тащиться по жаре — сначала все время в гору по узкой тропинке, между серых голых скал, на которых любят нежиться на солнце змеи, потом — через поле с низкорослой, выжженной на солнцепеке травой, которая больно колет голые ноги, а потом — пройти почти две улицы поселка, который словно вымер в это время дня и ничего интересного для двенадцатилетнего мальчишки не представляет. Приятели все куда-то разъехались в этом году — почему-то в последнее время стало модно уезжать на каникулы от моря куда-нибудь на север, где климат попрохладнее. Если бы не маленькая сестренка, они с мамой тоже куда-нибудь уехали бы. А теперь пропадай тут, как проклятый, и если раньше хоть подводная охота выручала, то теперь и на нее нет никакой надежды...
Уже поднимаясь по тропинке, Алька вспомнил, что забыл разрядить ружье для подводной охоты — настоящий «Рейнметалл», подарок мамы на прошлый день рождения, предмет зависти всех дружков.
Но при мысли о том, как он будет возиться с тугой пружиной на солнцепеке, обливаясь потом, мальчик мысленно махнул рукой: дома разряжу.
Тем более что ружье лежит в рюкзаке, и если даже случайно выстрелит, то гарпун всего лишь пробьет брезентовое днище. А может, и не пробьет... Проклятый рюкзак, как он врезается в плечи своими лямками! Или это от того, что я опять обгорел и кожа слезает?..
Когда до дома оставалось рукой подать, Алька взбодрился и зашагал быстрее.
Ничего, сейчас он напьется холодной, прозрачной, как слеза, воды из холодильника, а потом мама, которая наверняка уже успела приготовить обед, накормит его чем-нибудь вкусненьким.
Он толкнул дверь, которая почему-то оказалась открытой, и ворвался в дом, на ходу освобождаясь от надоевшего рюкзака.
Ринулся на кухню, откуда доносился манящий запах еды.
— Мам, я при... — начал было он, но в кухне никого не оказалось.
Кастрюля вовсю кипела на плите — так, что суп переливался через край.
Странно. Такого безобразия мама раньше никогда не допускала.
Только теперь до Альки дошло, что в доме подозрительно тихо. Не слышно ни Наташки, ни бабушки, ни мамы. Куда они все могли подеваться?
Он метнулся из кухни к маминой спальне, которая располагалась на первом этаже.
И уже собирался открыть дверь, когда взгляд его упал на пол, и он застыл, словно невыносимая жара вокруг сменилась антарктическим холодом, который превратил его в ледяную статую.
ИЗ-ПОД ДВЕРИ В КОРИДОР ВЫПОЛЗАЛА СТРУЙКА СВЕЖЕЙ КРОВИ!
— Мама! — крикнул что было сил Алька.
— Не стоит кричать, малыш, — сказал за его спиной чей-то голос. — У тебя больше нет мамы.
Высокий мужчина с осунувшимся бледным лицом стоял позади Альки, и в его руке был большой черный пистолет.
— Вы кто? — спросил Алька, невольно пятясь. — И что вы тут делаете?
Он еще не успел договорить, а страшная мысль уже обожгла его: «Убийца! Тот самый маньяк, про которого недавно рассказывала бабушка!»
Мужчина почему-то остановился как вкопанный, не доходя до мальчика нескольких шагов.
— Как тебя зовут? — спросил он странным голосом.
— Альберт, — сказал Алька, хотя обычно он не любил, когда его так называли.
— Но мама тебя называла Алькой, не так ли? — спросил незнакомец.
— Откуда вы знаете?
— А сколько тебе лет? Десять?
— Двенадцать... скоро будет.
— Вот черт! — произнес упавшим голосом человек с пистолетом, не сводя с Альки глаз. Потом в его лице что-то дрогнуло. — Неужели?.. Хотя — похож, очень похож... Что ж, давай прощаться... сынок, — сказал он, поднимая руку с пистолетом. Потом вдруг скривился в непонятной гримасе. — Блин, во парадокс, а? Никогда с тобой не виделись, а не успели встретиться — как уже пора прощаться...
Алька почувствовал, что ноги его натолкнулись на что-то, лежавшее на полу.
Рюкзак, вспомнил он. И ружье, которое он не успел разрядить.
— Зачем? — спросил он дрожащим голосом. — Зачем вы это делаете? За что вы убиваете всех подряд?
— Это долго объяснять, Алька, — спокойно сказал мужчина. — Короче, скоро нашего Солнца не будет, и тогда наша Земля и все мы перестанем существовать. А я могу не допустить этого только таким вот жутким способом. Ты не бойся, тебе не будет больно, ведь я...
И тогда Алька в одно мгновение выдернул из рюкзака «Рейнметалл» и, плотно зажмурив глаза, нажал на спусковой крючок.
Вокруг на мгновение стало тихо, а потом что-то тяжелое со стуком обрушилось на пол, словно незнакомец мгновенно превратился в скелет.
Ружье выпало из рук мальчика, и он провалился во тьму.
Когда он пришел в себя, ему показалось, что ему все это приснилось. Просто он перегрелся на солнце, и сейчас окажется, что он лежит на горячем песке пляжа возле моря.
Однако едва он открыл глаза, взгляд его натолкнулся на чью-то ногу в грубом башмаке, неизвестно откуда взявшуюся в его поле зрения. Нога подергивалась неестественной крупной дрожью, словно ее сводило судорогой.
Алька с трудом сел на полу и протер глаза, которые почему-то резало, словно в них попал песок.
Мужчина лежал навзничь, уставясь широко открытыми глазами в потолок, и из груди его торчала стрелка-гарпун. Пол под ним был окрашен красным, но было непонятно, то ли это кровь, вытекавшая из-под двери, то ли это успело натечь из раны незнакомца.
Он был еще жив, но по лицу его нельзя было сказать, что он испытывает боль или страх. Он почему-то, наоборот, улыбался окровавленным ртом.