— Ага.
Захлопали полковые пушки. Их звук я мог бы отличить от любых других выстрелов. Мои родные «полковушки». Потом взвились вверх ракеты. Вперед! Мы наступали на участке шириной метров двести. Пушки продолжали вести огонь, немцы молчали. Зато открыли стрельбу штрафники. Она была бесполезной, лишь впридачу к водке глушила страх. Потом посыпались мины, ударил крупнокалиберный и штук пять обычных пулеметов. Огонь был такой сильный, что мы намертво застряли посреди нейтралки. Архипкин и я лежали в ложбине, хоть какое-то укрытие от пуль. Здесь нас могли достать только миной, но об этом не хотелось думать.
В трех шагах лежало вниз лицом тело бойца, погибшего вчера. По бледному бескровному лицу стекали капли дождя. Один из штрафников бежал назад. Увидев нас, кинулся к ложбине. Пулеметная очередь ударила по ногам. Он упал и пополз. Пули поднимали фонтанчики мокрой земли, с хлюпаньем перехлестнули тело погибшего пехотинца. Я втянул раненого за руки. Из перебитых ног ниже колен текла кровь. Перетянули жгутом обе ноги. Штрафник из нашего взвода, словно не чувствуя боли, повторял:
— Искупил… кровью искупил. В тыл меня.
Но тыл ему бы не помог. Возможно, пули были разрывные или угодили сразу несколько штук. Кровь продолжала идти, несмотря на туго затянутые жгуты. Он потерял сознание. Приказ на отход штрафникам давали редко. Только вперед! Но ситуация складывалась настолько безнадежной, что сверху решили сохранить хотя бы половину роты для новой атаки. Так судьба подарила многим из нас еще несколько часов жизни.
До темноты мы с Архипкиным пролежали под дождем в нашем ненадежном укрытии. Раненный в ноги штрафник умер. Трупов на поле прибавилось. Октябрьская дождливая ночь могла бы стать хорошим временем для атаки. Но ракеты, взлетавшие над холмом, хорошо освещали все вокруг. В каплях дождя блестело оружие, каски погибших людей. Мы двинулись в обратный путь. Расстояние в четыреста метров проползли часа за два. Когда добрались до траншеи, лейтенант Буняк сообщил, что командир соседнего отделения погиб и я назначен вместо него. Всего на нейтралке остались лежать убитых или тяжело раненных более ста человек. Еще сорок человек, получившие ранения, были отправлены в санбат. Несколько штрафников, раненных легко, командир роты оставил в строю. Царапины и мелкие порезы вызывали сомнение.
Отделение насчитывало человек восемь. Люди выглядели подавленными. Некоторые, убегая, выбросили гранаты, запас патронов, кто-то остался без винтовки. Я понимал, что вторая атака закончится еще более неудачно. Бойцы залягут на нейтралке, их придется поднимать выстрелами. Понимали это и офицеры. Нам объяснили, что в любом случае атака повторится. Имеются лишь два выхода: или всем погибнуть, или взять укрепление. Буняк, остановившись возле меня, сказал:
— Разъясни своим, что наступать придется до победного конца. С нами церемониться не будут.
— С нами — точно, — ответил кто-то, отделяя лейтенанта от штрафников. — А вы еще поживете.
Буняк едва сдержался. Он находился с нами в атаке. Вперед не лез, но и за спины не прятался. Лейтенант мог вполне погибнуть, и дразнить его сейчас было опасно. Позже, когда он собрал командиров отделений (среди них уже было два штрафника), я сказал, что думал. Если атаку повторят прежним методом, мы ничего не добьемся. Лейтенант глянул на меня красными от напряжения и водки глазами:
— Слов нахватался. Методы… о стратегии еще поговори, — потом изменил тон. — Все я понимаю. Только не легче от этого. Ну, и что можно предложить?
Дальнейшее совещание превратилось в ругань и набор совершенно пустых предложений. Все сводилось к тому, что укрепления надо долбить артиллерией, авиацией, вызвать танки. Но танки бы на крутой холм не взобрались, а насчет остального… Дадут снарядов, сколько решит начальство. Вряд ли можно рассчитывать на сильную артподготовку. Итог подвел сержант Дейниченко. Он не был штрафником и очень хотел выжить.
— Сейчас мы ничего не решим. Если есть возможность, пусть дадут оглядеться. Взвесить, что почем.
Никто бы не дал нам оглядеться. Наши слова мало что значили. Однако атаку откладывали, и я пытался найти вариант, который давал хотя бы минимальные шансы на успех. Долго осматривал передовую. Ко мне подошел один из блатных и посоветовал не лезть из шкуры. Я отреагировал молча, потом поговорил с Дейниченко. Вместе покурили, к нам присоединился один, затем второй командир отделения. Начал вырисовываться план. Все соглашались, что атака в лоб ничего не даст. Я рассказал остальным, что, несмотря на осветительные ракеты, мы с Архипкиным сумели проползти четыреста метров и вернуться в траншеи. Значит, можно ночью добраться до виноградника и кустов. Хотя бы небольшой группой. А дальше? Что получится дальше, загадывать не стали. Как карта ляжет. У каждого своя судьба.
Поговорили с Буняком, тот с ротным. Наши планы всерьез никто не принимал. Но сыграли свою роль несколько обстоятельств. Командир полка, несмотря на нервотрепку и понукания сверху, взвесил дальнейшие действия разумно. В винограднике по-прежнему оставались несколько бойцов из полка, отрезанные от своих. Кроме того, атаку приказали повторить совместно, силами стрелкового полка и остатков штрафной роты.
Я рассказываю об этих днях так подробно потому, что в октябре сорок четвертого в Венгрии судьба почти не оставляла мне возможности выжить. Я находился на передовой полгода, был ранен и считался далеко не новичком. Смерть обходила меня стороной. Но в прежней жизни, на батарее, многое зависело от моих решений. Здесь же я был втиснут в жесткие рамки «от сих до сих». Однако наше предложение приняли. Отпускать в ночь штрафников было рискованным решением. Может, полгода назад на такой шаг бы не пошли. За двух-трех человек, перебежавших к немцам, спросили бы и с командира полка, и с нашего ротного. Но куда бежать осенью сорок четвертого? Советские войска уже вступили в Германию, судьба войны была практически решена. Третий взвод усилили десятком добровольцев, и часа в три ночи мы выползли из траншей.
Двигались двумя группами. Одна под командой лейтенанта Буняка, другую возглавлял замполит роты, старший лейтенант. Парень смелый, но не имевший достаточно опыта. Чего ради он полез вместе с нами, не знаю. Наверное, командир роты приказал. Я оказался в первой группе. Нам повезло, мы добрались до виноградника без потерь. Зато крепко не повезло второй группе, их высветили ракетами и открыли огонь. Замполит погиб одним из первых. У кого нервы покрепче, пытались отлежаться. Те, кто кинулся бежать, погибли почти все. Потом взялись за лежавших. Два пулемета с расстояния четырехсот метров били по живым и мертвым. До виноградника добрались человек восемь, а всего нас осталось тридцать человек с небольшим.
Здесь мы встретили бойцов, сидевших под носом у немцев вторую ночь. Голодные, потерявшие надежду на спасение, они были разочарованы, узнав, что это всего лишь взвод штрафников, а не долгожданная подмога из полка. Буняк приказал им наступать вместе с нами. Отказаться, кроме раненых, никто не посмел. Мы продвинулись еще метров на сто пятьдесят, до немецких укреплений оставалось столько же.
Что могут сделать четыре десятка человек там, где потерпел неудачу целый полк? Оказалось, многое.
