с левой стороны от меня. – Хотя обычно не одобряю.
– Мужчины, – покачала головой волшебница, складывая засиявшие ладони перед собой, – всё сводите к одному результату.
– Миледи, это бы звучало куда более правдоподобно из уст кого-то не возглавлявшего банду ошалелых дикарок, разгромивших единственную уцелевшую таверну на весь Сильвергард и устроивших двухдневную попойку, – проникновенно заметил целитель, лично разбиравшийся с последствиями столь экстравагантного празднования отрядом банши завершения операции в тюрьме Иллидана.
– Девочки заслужили поощрения, не могла же я им отказать, – невинно захлопала глазками чародейка, уже закончив создавать бутылку вина и теперь игриво улыбаясь, откровенно сигнализируя всей мимикой: «будете пить или продолжите донимать бедную девушку мелочными придирками?»
Я внутренне усмехнулся, наблюдая эту картину. Три боевых командира, три представителя народа, потерявшего всё, три солдата, видевших крушение самых святых для себя устоев... Рыцарь и деревенский староста, ради спасения тех, кого поклялся защищать, пошедший на сделку с демоном и рабскую кабалу. Молодой лекарь, полный идеализированных мечтаний и юношеского максимализма, неожиданно для себя подхваченный неистовой стихией судьбы и выброшенный на самый верх в армии Тьмы, уничтожающей и порабощающей целые народы, лишая своих врагов даже покоя посмертия. Мальчик, кровью и потом излечившийся от детских болезней ума. И волшебница... Благородная и полная сибаритского снобизма магистр Кель'Таласа, на себе познавшая, к чему приводит высокомерие, и заплатившая за него полную цену... Единственную, что полагается в таких случаях – цену ужасом и болью... В зубах голодных вурдалаков Артаса. Возрождённая призраком, алчущим мести, на службе одного из тех, кто привёл нежить на земли её родины... И в дар от него за верность вновь получившая полноценную жизнь, пусть и в теле ночной эльфийки... Три эльфа, познавших, что такое жизнь. Три души, закалённые в испытаниях... И все трое сейчас отчаянно пытаются показаться простыми обывателями, даже не друг для друга, а для себя, чтобы хоть на короткое время забыть и не думать. Ведь над обывателем не довлеет ответственность за судьбы мира...
– «Мефисторот», – коснулся моего разума Джинкрасс.
– «Пусть веселятся, если хотят сбросить напряжение. Сейчас все мы имеем на это полное право», – отзываюсь, не став дослушивать генерала.
– «Я о другом», – архилич взял паузу, дожидаясь, пока я мысленно подам сигнал, что готов его слушать. – «По моей оценке, даже в том случае, если Архимонд преуспеет, у нас будет шанс уцелеть и успешно встроиться в структуру Легиона. Вероятность этого 25-30%».
– «Мне кажется более реальной цифра 10-15», – не согласился я с расчётами подчинённого. – «Тикондрус уже мёртв, а без него меня теперь и в ставку могут не допустить. Как бы то ни было, мы не умнее прочих, и там найдётся кому копнуть поглубже».
– «Мы можем пустить эльфов под нож, это избавит от улик и вполне спасёт ситуацию».
– «Хм... Прикрывать свою задницу жизнями тех, кто тебе доверился...» – моих губ коснулась кривая улыбка. – «Это так по-демонически...»
– «Это рациональный выход», – без тени эмоций продолжил Джинкрасс, – «он позволит сохранить хотя бы часть того, что ты имеешь, альтернатива — развоплощение и полная потеря всего».
– «Дожили... Дух тролля учит меня рациональности», – означенный дух промолчал, элементарно не уловив иронии момента, а за оскорбление фразу не посчитал, предпочтя подождать разъяснений. Я же смотрел на звёзды, краем уха слушая неспешную беседу моих эльфов с лёгкими взаимными подколками, и испытывал странное душевное умиротворение, которое совершенно не портили натянутые в струну нервы. – «Я прекрасно всё понимаю, Джинкрасс. Даже больше, чем ты можешь себе представить. И я готов пойти на этот шаг. Я же — демон, мне не свойственно испытывать муки совести от предательства, тем более они сами согласились служить мне безоговорочно, так что даже формально никакой измены не будет, только по сути, но кого она волнует в большой политике и когда нужно спасать свою жизнь? И всё же... Я не хочу этого делать. Да и, скорее всего, не успею. И знаешь?.. Меня это почему-то совсем не волнует. Гибель, изгнание... десятки тысяч лет заточения, всё это неприятно до дрожи в костях, но... Не вызывает паники. Это была хорошая партия. Хорошая игра. Я никогда ещё не стоял против стольких неизмеримо более могущественных игроков. И как ни парадоксально, я делал не самое плохое дело, да что там, многие назовут мои поступки хорошими делами. А при таком раскладе как-то даже не стыдно и проиграть».
И зачем я ему всё это говорю? Банальное желание поделиться наболевшим? Ха, вот уж действительно смешно. Но, с другой стороны, что я теряю? Самый верный слуга, он не проболтается и... Скорее всего, поймёт.
Да... Воистину сегодня та ночь, когда можно всё. Такие ночи бывают очень редко. И не имеет значения, что лежащий внизу город спокойно живёт своей жизнью. Не важно, что десятки тысяч разумных по всему Кель'Таласу в беспечном и столь сладостном неведении ждут нового дня. Эльфы, тролли, восставшие мертвецы... Что значат их суета, их мысли, желания и надежды в эту ночь? Что значат мелкие ссоры из-за откопанного в руинах наряда или самоотверженные усилия по разбору этих руин? Много ли влияет на вселенную трогательная встреча при луне вернувшегося из патруля рейнджера и юной волшебницы, проведённая урывая у сна и так немногие доступные для него часы, потому как долгожители вдруг ощутили, что жизнь в реальности невыносимо коротка, а назавтра у каждого из них вновь куча неотложных дел? Или как мне поможет нервное томление бывших узниц Ашенваля, никак не способных для себя решить, визжать ли им от счастья, вызванного возвращением на поверхность, или трястись от ужаса при виде пролетающей горгульи? Ответ... печален, но правдив. И всё равно я продолжаю их слушать. Всех их, до кого только могу дотянуться, находясь здесь — в центре моей силы, рядом с Источником, словно второе сердце, пульсирующее в такт моему. Их эмоции, переживания и смутные планы на будущее — душу народа, который я... поработил.
Отвратительно? Может и так... Для тех, кто возвёл образ личной свободы на пьедестал святого фетиша, ради торжества которого готов пожертвовать всем, включая существование своего народа, утешаясь, что, низведя его в могилу, он сохранит его моральную чистоту. Иначе говоря... Поставил гордыню во главу угла. Ту самую, что заставляет благородных аристократов добровольно сооружать себе плаху, но ни в коем случае не идти навстречу черноногому быдлу, что осмелилось требовать что-то у него — чести и
