Лёгкий ветерок гуляет сред руин разрушенной столицы, обдувая выжженные небоскрёбы и разрушенные практически до самого основания дома поменьше. И вот-вот прольётся небесная слеза на остывшую от ночного хлада израненную землю.
Улицы во Флоренции покрылись оврагами и ямами от тяжёлого и длительного артиллерийского и ракетного обстрела, что застлали смертоносным дождём весь город, кидая его в бездну разрушения. Нет теперь изумительных прикрас и ворожащих душу просторов. Стекло-плитка, из-под которой излучался «божественный» синий свет, обратилась в стекольную пыль; стены и каркасы множественных зданий практически ничем – грудой мусора под ногами, оставляя от величественных небоскрёбов только жалкие остова. Дворец «Неоспоримой Воли» после эвакуации выживших солдат, всего персонала, вывоза всех ценностей и ресурсов, всех богатств изысков, должен быть уничтожен до самого основания, как памятник власти богопротивных «апостолов».
Целой осталось только Старая Флоренция, если сохранившимся можно назвать разрушенные от старости эпохальные дома, разбитые улочки и истерзанных нищетой людей.
Для большинства людей битва за Флоренцию окончилась ночью, когда противник стал массово складывать оружие и сдаваться. Сил Рейха оказалось в два раз меньше, когда подошло подкрепление с остальной страны, но лишившись всей интеллектуальной верхушки, потеряв самих «апостолов» и центр управления, утратив веру в идеи Информократии и Макшину, обессиленная и лишённая смысла продолжать бой армия врага сдалась на милость победителю. Тысячи киберариев, сотни тысяч пехотинцев, техника, боекомплекты и колоссальные военные ресурсы – всё досталось в руки победителя.
Когда решалась судьба верхушки страны, войска противника наступали широким веером, заходя во фланги осаждающим войскам. Подразделения Империи в таком случае готовили массовое отступление и эвакуацию войск из Флоренции, но получили известия о прекращения боевых действий. Идея Аурэляна завязать всё управление на себе, чтобы держать под контролем все информационные потоки и узлы, дабы иметь безграничную власть сыграла с ним плохую шутку, уничтожив его детище в момент потери народом смысла дальнейшей службы на благо Информократии.
Пожарище от минувших битв видно далеко, но совершенно не понятны последствия победы Рейха, ознаменованные столбами дыма, вздымающихся к верху, устремившиеся в далёкое поднебесье. Идейный исполин, страх и ужас всех государств бывшей Италии, научно-технический центр мира тёмных веков исчез с лика земли, а его место стремятся занять иные силы. И, наверное, только Маритона заботит, что будет дальше с этим миром, хотя все остальные вопросы столь малозначительны, что он и не задумывается о них.
Позади мужчины единственная в округе палатка, устроенная прямо за деревянным блиндажом. Это всё, что осталось от стоянки мотопехотного полка, расположившийся тут для поддержки всеобщего наступления. Теперь только блиндаж на возвышении, с парочкой траншей, на фоне умирающего постапокалиптического леса.
Лик Маритона уставлен на образы города из которого его, обессилившего и практически лишённого воли к жизни, вывезли на вертолёте вместе с телом Первоначального крестоносца. Парня, как только довезли до пункта сбора оставшихся частей полков и бригад от «Когтя Орла», поставили на ноги новой и дали отоспаться. А утром в девять часов дали время собраться и покинуть расположение, направив в Военной комиссариат со справкой о прекращении военной службы по основанию потери здоровья и с вручением медалей «За храбрость», «За защиту идеалов Рейха» и подарив «Белый крест».
Лёгкое облачение на нём заставляет трепетаться порывистый ветер, что только набирает обороты. Тонкая чёрная ветровка с гербом Рейха на спине чуть прикрывает штаны, уходящее под высокие берцы – вот та нехитрая одежда, которую ему выдали, чтобы он не шарахался в истерзанной броне, да ещё и обезболивающих вкололи вдогонку, чтобы от не особо мучился от вчерашних ранений.
Внезапно по правому глазу что-то ударило и исказило картинку, поступающую в мозг. В уме отразилось весьма удивительное изображение, словно капля воды упала на кинокамеру, и передалось в фильме размытым изображением. Левой рукой он убрал с объятого электронным свечением ока каплю и смог увидеть, что его металлические пальцы, схожие с ладонью скелета, покрываются влагой.
«Похоже начался» - подумал Маритон и обратил лицо к небесной тверди, ощутив как его истерзанное боями лицо, покрывшееся новыми царапинами и ссадинами дрожит под каждым прикосновением холодного дождя. Как же давно он не ощущал на себе касания свежести, холодного северного ветра и ледяной воды, которые призывают к жизни одним своим явлением.
- Маритон, иди скорее к нам! – слышится речь сзади, со стороны палатки, но в вихре эмоционального буйства, она обратились в практический неслышимый набор звуков.
- Маритон, проклятье! – это уже другой голос, и он полон извечного недовольства. – Тащи себя в палатку! Ей Богу, воспаление подхватишь!
Мужчина оборачивается и устремляет усталый взор назад, рассматривая, что там. Зелёная палатка довольно высоких размеров раскинулась на серой, которая под дождём стала обращаться в грязь и вскоре станет месивом. Укрытие из тёмно-травянистого брезента стоит на фоне извращённых, скрюченных и изуродованных кусков сухой древесины, растущей из мёртвой земли… раньше это был красивый, пышущий жизнью лес, а теперь лабиринт ужасов. Края и стены четырёхугольной, вытянутой палатки, стали дёргаться и волноваться под напором лёгкого ветра.
Нога Маритона ступила на вбитые в структуру блиндажа деревяшки, что резво хрустнули и чуть не проломились. Мужчина сделал прыжок и приземлился в притоптанную землю, оказавшись спиной к входу в военное полевое сооружение, пошёл в палатку.
Отвернув кусок брезента проходя, он увидел тех, кто тут собрался. Парень только хотели выдать улыбку, но что-то взвыло внутри, стянуло губы.
- Здравствуйте, - кивнул бывший аккамулярий.
Тут и Хакон, в серой шинели, сидит распивая бутылку благородного эля, и Флорентин в чёрном священническом облачении, и сам Конвунгар, сменивший невзрачные серые одежды на тёмно-синий камзол с сапогами до колен и чёрными штанами. Всех их Маритон до глубины души рад видеть, но не может этого никак выразить – слишком тяжко на душе и даже мерзко. Не проронив ни единого слова, он садиться с ними за круглый стул, пододвинув раскладной пластиковый стул со спинкой, малинового цвета.
С лёгкой улыбкой Чжоу заговорил:
- Нам всем повезло. Аурон записывал речи «апостола» и передавал их в центр связи, что транслировали в народ. Он знал, что «апостол» так скажет, знал, что тот поведает о том, что готов пожертвовать людьми во имя собственной власти.
- То есть? – спросил Маритон.
- Да. Это подорвало уверенность ещё больше части народа и войск в идеалы Информакратии. Ты бы знал, как это нам всем помогло.
- Что теперь будет с этим краем?
- Мирное поглощение, - с облегчением ответил Конвунгар. – Но силы северо-западного италийского фронта ещё около
