Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
Девушка, стоявшая с опущенной головкой, подняла ее и посмотрела отцу прямо в глаза.
— Я думаю, что у всех людей, у всех народов существовал и существует один Бог.
— Как? — отскочил от дочери Коган.
— Так, отец. Это страшное заблуждение, извечное проклятие над человечеством, что оно делит божество на религии, касты.
Божество — общее для всех и всего сокровище. Оно — источник справедливости, любви, милосердия, правды, красоты. Разве язычник, идолопоклонник не так же прославляет красоту и мощь, развитую в природе, как прославляет ее еврей, чтущий своего Иегову, или христианин, прославляющий своего Христа? Небо — одно, солнце — одно, цветы — одни, желания и помыслы людей — одни и те же. Зачем же эти перегородки между людьми, искусственно ими созданные?
Стареющий еврей-миллионер схватился за голову.
— Это… это тебя в вашей проклятой гимназии учили? — Рахиль отрицательно покачала головой.
— О, пусть трижды будет проклят тот день, когда, поддавшись на твои упрашивания, я отдал тебя туда! Это там развратили твою душу, привив ей свой христианский яд!
— Ты ошибаешься, ничему подобному там нас не учили. Нас там учили научным предметам. Мы там не философствовали на религиозно-богословские темы.
Коган привлек к себе дочь.
Какой отеческой любовью загорелись его глаза!
— Рахиль, ты — мое любимое дитя. Ты — самое для меня дорогое в жизни. Ты посмотри, ты вникни, чем сильны мы, почему мы еще держимся и представляем из себя крупную силу. Мы — живы Иеговой, мы сильны своей сплоченностью, мы — несчастный, гонимый, но избранный народ. Ты помнишь, Рахиль, великий завет нашего Бога: «И будешь ты, Израиль, царить над всеми народами, потому что ты — мой избранный народ, потому что с тобою и над тобою — Я, Бог твой, Иегова. И склоню я перед тобою все племена и все народы, и ослепятся глаза их пред блеском сияния Израиля. Я являл тебе чудеса милости моей, я подвергал тебя испытаниям, дабы лучше закрепить тебя в вере моей, поднять дух твой».
— Это проповедь не божества, а его искажателей. Бог сотворил мир не для нас одних, а для всех, кто хочет склоняться к общему божеству. Оставим этот разговор, отец, ты меня не переубедишь.
Грустно, но твердо звучал голос девушки-еврейки. Тогда краска гнева бросилась в лицо оскорбленному в лучших своих чувствах отцу-еврею.
— О, горе мне, горе мне! Такое поношение я должен слышать из уст моей дочери! Для чего же ты, несчастная, захотела изменить вере предков своих?
И впился тревожно-выжидательным взором в лицо дочери.
А самого так и трясет.
«Не попусти, Боже, не попусти услышать еще более страшное», — бьет мозг испуганная мысль.
— Я перехожу в христианство, во-первых, потому, что мне более нравятся догмы его учения, а, во-вторых, потому, что я полюбила православного русского и хочу выйти за него замуж.
Яростный вопль прокатился по кабинету.
— А-а, негодница, я так и думал, я так и думал! — Страшным сделалось лицо почтенного Вениамина Когана.
— Как ты осмелилась?
— Что это, полюбить-то? Разве любовь, честная, хорошая — такое страшное преступление?
— Но кого ты полюбила?!
— Повторяю тебе — русского.
— Молчи! Молчи! О, зачем ты, Господи, не поразил меня глухотой? Зачем ты, великий Бог Израиля, караешь меня своей десницей?
Коган заметался, как раненый зверь, по кабинету.
— А-а, проклятые, я узнаю вашу подпольную работу! Вы хотите подкопаться под Израиль, вы хотите расшатать наши вековечные устои! Будьте вы прокляты, будьте вы трижды прокляты! Вы все взяли у нас: наше царство, наше могущество; вы заставили нас скитаться, подобно бродячим псам, по лицу всей земли; вы издеваетесь над нами, вы плюете нам прямо в лицо. Теперь вам показалось этого мало; вы хотите красть наших жен, дочерей! О, Иегова, Ты карающий, как ты не испепелишь нечестивцев?
Разъяренным зверем бросился Коган к дочери.
— Кто он? Кто он?
Рахиль, бледная, но решительная, слегка отшатнулась от отца.
— Я не назову тебе его имени.
— Почему? — затопал в бешенстве ногами отец.
— Потому что наш бог — Адонай — есть бог гнева и мести. Вы все станете мстить тому человеку, которого я полюбила, а ваша месть… о, я слышала про нее, страшна, беспощадна!
Коган был близок к апоплексическому удару.
— А-а-а… м-м-м, — хрипло вырывалось у него.
— Отец, мой милый отец, — начала красивым, контральтовым голосом девушка, делая шаг к отцу. — Успокойся… Подумай хорошенько, ну что тут такого страшного? Ты — такой умный, образованный — неужели ты готов идти за темной, невежественной толпой? Отрешись от этих старых предрассудков… Ты любишь меня?
— О! — стоном вырвалось у пораженного горем отца.
Он опустил свою седеющую голову на руки.
Как вздрагивали эти руки, доселе не знавшие трепета!
— Так неужели тебе, папа, не дорого мое счастье? Неужели тебе дороже мнения и пересуды, чем счастье твоей Рахили? Ах, папа, папа!
Она хотела обнять за шею своего отца, но тот, отшвырнув ее, вскочил:
— Не подходи ко мне! Такая дочь не может дотронуться до меня своими руками. А-а! Ты говоришь: предрассудки? По-твоему переход в иную веру — предрассудок? Почему же этот… ну как его? — не хочет перейти в иудейство?
Рахиль пожала плечами.
— Потому, что русский закон карает за это. Какой же он будет муж мой, если он сделается преступником? Нам надо тогда бежать из России.
— А знаешь ли ты, как они глядят на вероотступников? Кто, как не они сами, выдумали поговорку: жид крещеный, что вор прощенный. Что же, и ты хочешь получать в лицо подобное оскорбление? Но, клянусь святой Торой, этого не будет! Я лучше задушу тебя своими руками, чем отдам в лапы врагам нашего народа.
— Я убегу, отец, — сверкнула глазами девушка.
— Посмотрим! — захлебнулся от гнева Коган.
Вскоре вся семья миллионера узнала о страшной новости. Дом Когана наполнился плачем, воем, причитаниями. Мать застыла, замерла. С бабушкой сделался легкий паралич. Братья Рахили злобно сжимали кулаки.
Необычайные гости из М. у Путилина
«Дмитрий Николаевич Быстрицкий, преподаватель М-й женской гимназии», — прочел Путилин на поданной ему дежурным агентом визитной карточке.
— Он хочет меня видеть, Жеребцов?
— Да, ваше превосходительство. Говорит, по крайне важному делу.
— Что же, попросите его, голубчик.
— Кажется, пахнет опять гастролью, Иван Дмитриевич? — спросил я моего славного друга.
— О, как ты любишь забегать вперед, доктор! — тихо рассмеялся он.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
