Книга Дважды два - Николас Спаркс

Романтические вечера, которыми Мардж удивила Лиз в Нью-Йорке, были не первыми на моей памяти. После того как они прожили вместе пять лет, в День святого Валентина Мардж устроила для Лиз замысловатый квест.

Когда сестра поделилась со мной своими планами, я был поражен: ничего подобного от нее я не ожидал. Ведь она бухгалтер. И хотя это стереотипное мышление, но она всегда казалась мне скорее уверенным в себе прагматиком, чем излишне сентиментальным романтиком.

Романтическую сторону своей натуры Мардж демонстрировала редко, но когда все-таки отваживалась, обычно превосходила даже самые смелые ожидания. Ее квест оказался продуманным до мелочей. По сравнению с ним романтические вечера в Нью-Йорке были детской игрой.

В День святого Валентина главным элементом квеста – который, кстати, должен был происходить в нескольких местах на территории Шарлотта – стал цикл из десяти загадок в стихотворной форме, служивших подсказками. Вот пример:

Эту игру я тебе подарю,

Чтоб знала ты, Лиз, как тебя я люблю.

Туда отправляйся, где видишь себя

Утром и после долгого дня.

И если налево взглянешь, дорогая,

То первую ты из подсказок узнаешь.

Мардж слева от зеркала в ванной прилепила скотчем ключик, который привел Лиз к почтовому ящику, где обнаружилась еще одна загадка, и так далее. Разгадать некоторые из них оказалось непросто. Лиз пришлось выпить до дна бокал шампанского, чтобы добраться до очередной подсказки. Помню, я был изумлен размахом затеи и фантазией Мардж.

Но теперь, вспоминая об этом, я уже не удивлялся ни сложной подготовке, которая потребовалась Мардж ко Дню святого Валентина, ни ее скрупулезности. Мне уже не казалось, что это ей несвойственно. Лучше всего ей удавалась разработка планов, ведущих других людей к счастью.

У моей сестры-бухгалтера всегда был заготовлен план – особенно в отношении тех, кого она любила.

Мои воспоминания о том, как начался 2016 год, выкристаллизовались в цепочку ярких моментов, выделяющихся на тусклом фоне повседневности.

Этот фон состоял из работы, где я писал, снимал, редактировал, разрабатывал рекламные кампании, из забот о Лондон до и после школы, из ежедневных пробежек и Эмили, ежевечерние разговоры и редкие свидания с которой поддерживали и укрепляли мой дух. Вся эта рутина образовывала основу моих дней и вместе с тем на время отвлекала меня от взлетов на вершины и падений в бездны, которыми ознаменовался этот период в моей жизни. Я знал, что со временем забуду гораздо больше, чем уцелеет в памяти. И кое-что особенно хотел забыть.

Но некоторые воспоминания остались со мной навсегда.

Прошла первая неделя нового года, и Мардж снова отправилась на обследование. На этот раз я не сопровождал ее, но когда пришло время узнать результаты, в больницу поехали мы все – родители, я, Мардж и Лиз.

Врач принял нас в своем кабинете, по другую сторону улицы от лечебного корпуса. Он сидел за массивным деревянным столом, на котором были расставлены несколько фотографий членов его семьи среди стопок бумаг и папок. На стенах висели полки с книгами и обычный набор из дипломов, памятных табличек и цитат в рамках. Единственным элементом, который не вписывался в эту картину, был большой, вставленный в рамку постер фильма «Целитель Адамс». Я помнил его смутно – в нем Робин Уильямс играл отзывчивого, доброго и смешного врача – и задумался: неужели доктор Патель мечтает быть похожим на него?

Звучало ли хоть что-нибудь забавное в этом кабинете? Случалось ли пациентам смеяться во время разговора с онкологом? Способна ли хоть какая-нибудь шутка смягчить ужас, вызванный болезнью?

Всем нам казалось, что состояние Мардж немного улучшилось – у нее прибавилось энергии, и боли словно не были такими острыми. Даже дыхание стало менее затрудненным. Все говорило в пользу хороших вестей. Я читал надежду на лицах родителей, видел, как уверенно Лиз держит Мардж за руку. Тайными надеждами мы делились всю предыдущую неделю, черпая силы в поддержке друг друга.

Но Мардж вовсе не выглядела обнадеженной. Стоило ей сесть напротив врача, как на ее лице появилось выражение обреченности, и я сразу же понял, что Мардж единственная из нас сегодня днем не прольет ни слезинки. Если все мы застряли на разных стадиях восприятия горя – на отрицании, гневе, торговле, унынии, – то Мардж уже опередила нас и перешла прямиком к принятию.

Еще до того, как врач заговорил, Мардж знала, что рак продолжает прогрессировать и процесс нисколько не замедлился. Она уже поняла, что болезнь захватила новые территории.

– Пожалуйста, не спрашивай, как у меня дела, – попросила Мардж. – Мама с отцом только что уехали, и мама замучила меня этим вопросом. А папа все рвался еще что-нибудь починить. Мне хотелось ответить «меня», но я боялась вконец расстроить их. – По сложившейся привычке, мы сидели у Мардж на диване и смотрели в пустой угол, где еще недавно стояла елка. Отец вынес ее несколько дней назад, но мебель еще не вернулась на места, поэтому комната казалась пустой.

– Для них это тяжелый день, – объяснил я. – Они держатся как могут.

– Знаю, – кивнула Мардж. – И я рада, что отец по-прежнему приезжает ко мне. Никогда прежде мы с ним так много не говорили, и не только о бейсболе, – она вздохнула и вдруг поморщилась. Волна боли скрутила ее тело и быстро рассеялась.

– Принести тебе что-нибудь? – спросил я, чувствуя себя совершенно беспомощным.

– Таблетку я только что приняла, – сказала она. – Ничего не имею против обезболивающих, хотя от них меня и клонит в сон. Да и действуют они не так эффективно, как хотелось бы. Притупляют боль, и только. Так или иначе… – Она бросила взгляд в сторону кухни, где Лиз и Лондон рисовали за столом. Понизив голос, Мардж закончила: – Я сказала Лиз, что откажусь от следующего сеанса химии. – Ее лицо было мрачным, но полным решимости. – А она расстроилась.

– Ей просто страшно, – объяснил я. – А ты уверена, что поступаешь правильно?

– Ты же слышал врача, – возразила она. – Химия не действует. От нее мне только хуже – эта рвота, сонливость, уже начинают выпадать волосы… После сеансов я теряю целые дни, а их у меня осталось не так много.

– Не говори так, – попросил я.

– Извини. Я понимаю, ты не хочешь об этом слушать. Никто не хочет. – Мардж крепко зажмурилась, пережидая следующую волну боли – мне показалось, что она не проходила слишком долго. – Полагаю, Лондон не знает о моей болезни?

Я покачал головой.

– Она даже не знает, что мы с Вивиан разводимся.

Мардж приоткрыла один глаз и уставилась на меня.