После того как средняя дочь Суна представила его, Конфуцианец выложил на стол свои карты, расплывчато предположив, что, «возможно, это поможет нам прояснить суть вопроса».
Доктор, прибывший из какого-то места под названием Грейвенхерст, расположенного в Онтарио, пытался возражать, но средняя сестра Сун испепеляющим взглядом заставила его умолкнуть.
Благодаря набору бесценных карт и организаторским способностям Конфуцианец вскоре стал вхож к Мао. Вхож до такой степени, что в ночь очередного полнолуния он осмелился разбудить великого человека и показать ему его любовницу и молодого конфуцианца, страстно предававшихся любовным утехам.
Это обеспечило Конфуцианцу место рядом с самым влиятельным в Китае человеком. Теперь оставалось лишь ждать. Когда это ожидание подойдет к концу, он въедет в Шанхай во главе самой могучей армии, которую когда-либо знал мир.
Конфуцианец был доволен. Он оправдал надежды своих предшественников и заставил Договор Бивня работать на единственную логичную цель — возвращение конфуцианцев к власти.
* * *
В течение трех дней Убийца пытался использовать традиционные способы, чтобы связаться с Конфуцианцем, но не получил от него ответа ни в какой форме. Тогда он и еще двое членов Гильдии беззвучно проникли в красивый дом Конфуцианца, выходящий окнами на реку Хуанпу, но обнаружили там только его жену и двоих сыновей, мирно спящих в своих кроватях. Самого Конфуцианца не было.
На следующее утро Убийца связался с Резчиком. Тот не видел Конфуцианца уже десять дней.
На третью ночь он снова проник в дом Конфуцианца, плотно закрыл дверь комнаты, где спали мальчики, и вошел в спальню Конфуцианца. Его жена мирно посапывала, повернув голову к балконному окну. Убийца вышел на балкон и был удивлен, увидев множество клеток с голубями. Он повернулся к окну и посмотрел на спящую жену Конфуцианца. А потом в толстом оконном стекле увидел отражение почтового голубя, летящего прямо на него. Он повернулся как раз вовремя, чтобы подхватить умирающую от усталости птицу над перилами балкона. В лунном свете блеснул маленький металлический цилиндр, привязанный к левой лапке голубя. Убийца снял с птицы цилиндр — так же осторожно, как некогда его предок Телохранитель вынимал рыбу из горла ручных бакланов, и достал из него записку. Когда он читал ее, руки его дрожали.
«Дорогая, — говорилось в послании, — взятие коммунистами Шанхая лишь дело времени. Очень скоро конфуцианцы вновь займут место, принадлежащее им по праву. Приготовь наш дом и приготовься сама к этому историческому событию».
Убийца перевел взгляд на голубя и покивал головой.
«Лишь Конфуцианец мог увидеть преимущества старых традиций, — думал он. — Кто мог додуматься использовать почтовых голубей в эру телефона и телеграфа? Только тот, кто продолжает мыслить так, как мыслили в древности».
Он разжал пальцы. Ветер подхватил записку и понес к реке, которая доставит ее прямиком к морю.
Тогда, в июле 1945 года, воздух наполнился новым звуком. Это гудели американские B-29S, поднявшиеся с военной базы на Окинаве.
Глава восемнадцатая
ВСПЫШКА СВЕТА
Две венценосные пеночки-веснички сидели на проводах по обе стороны от крыши додзё[28]. Инстинкт призывал их сделать первый шаг к зарождению новой жизни. Самец сделал три прыжка влево, а затем понизил регистр своей песни. Самочка распушила перья и призывно засвиристела. Самец гордо выпятил грудь и расправил крылья, чтобы избранница смогла увидеть его во всей красе. Пеночка сделала два шажка, а потом взлетела. Она взмыла высоко в воздух и, издав сладкоголосую трель, спикировала к земле. На полпути ее встретил самец.
Жизнь большого города, лежавшего внизу, только начиналась. Синтоистские священнослужители приступили к утренним омовениям, женщины оборачивали вокруг себя кимоно и разводили огонь в очагах.
Две венценосные пеночки-веснички соприкоснулись клювами, а потом…
Со вспышкой света Все в Хиросиме — И во всем мире — Изменилось.
Глава девятнадцатая
СКАЗИТЕЛЬ НАХОДИТ ПУТЬ
На бумагу внезапно упал свет. Сказитель подался назад и, посмотрев на кисточку в руке, написал:
Мгновенно вспыхнуло сиянье полдня, Где был лишь мутный утренний рассвет… Затем — упала тьма, Что посрамит любую ночь.
Сказитель повернулся к востоку, поднялся и вышел на балкон своего кабинета, располагавшегося на втором этаже шикумена. Он втянул носом воздух и ощутил какой-то новый запах.
Что-то новое в мире родилось… Ослепительный свет, Что несет беспросветную тьму.
Сказитель поежился. Запах озона сменился каким-то другим, которому он не мог подобрать названия. Вернувшись за письменный стол, он взял чистый лист рисовой бумаги. Он ощущал вращение мира под своими ногами и начал… С самого начала… Что-то новое… Что-то новое для нового мира. Он смотрел, как на прекрасно-чистой бумаге рождаются иероглифы:
Что-то родилось, Нет — изменилось, Сбросило цепи, И теперь, свободное и голодное, В новом мире…
Он внимательно смотрел на иероглифы. Ему вспомнился голый фань куэй, многие годы назад стоявший на набережной Бунд, затем — ожерелье его дочери, что теперь покоилось в том месте, которое он мысленно называл «могилой миссионера».
И тогда Сказитель написал фразу, которую писал чаще любой другой: «То, что принадлежало нам».
Он подумал об ослепительном свете, который несет тьму.
И почувствовал его приближение. Только теперь это приближалось быстрее, гораздо быстрее, чем раньше.
Сказитель заставил сознание замереть, а затем поманил то, что приближалось.
«Значит, все эти годы я ощущал приближение этой новой тьмы», — подумал он.
А затем оно вонзило в него свое холодное жало.
«Хорошо!» — мысленно произнес он. У него вдруг заболели почки и свело мочевой пузырь, но он подавил позыв помочиться. Ноги внезапно потеряли всякую чувствительность, но он не стал надевать туфли. Зло испытывало его, полагая, что он хрупкий и слабый. Хрупкий — возможно, но не слабый.
