Бывшие сподвижники Водима признательны великодушному князю, они переглядываются и переговариваются между собой, с удовлетворением отмечая, что сделали верный выбор, отправившись из Киева на Волхов. Однако пир продолжается, люди мало-помалу хмелеют, незаметно разделяются на кучки, тут и там начинаются разговоры, которые уже слышат только те, что сидят рядом друг с другом. Единство, которое господствовало в начале пира, нарушается. Тогда князь Рюрик обращается к мужу, что вручал ему подарки от бывших мятежников и от Оскольда с Диром:
– Ты, помнится, хотел поведать нам о походе…
Уважение Кукши к Рюрику возрастает: оказывается, князь все это время помнил, что бывший Водимов муж собирался рассказать о походе! То, что князь еще в гриднице прервал его, можно было истолковать как надменность властителя, утомленного однообразными рассказами, а князь-то, выходит, всего лишь хотел, чтобы рассказ мужа прозвучал в более подходящей для этого обстановке и при большем числе слушателей! Поистине не зря князь Рюрик славится обходительностью, о которой Кукша слышал еще в Киеве!
А муж несколько смущен и одновременно польщен, так или иначе, деваться ему некуда и он подробно повествует о богатой добыче, которую они брали по дороге к Царьграду и в его окрестностях, о том, как узнав от тамошних рабов, что царь Михаил, который отправился с войском против сарацин, еще не возвращался, да и вряд ли скоро вернется, осадили и самый Царьград, но приключилась беда – вдруг налетела страшная буря, разметала корабли, в море погибло много славных воинов…
Лишь потом участникам похода стало известно, в чем там было дело: верховный жрец Царьграда вместе с другими жрецами и неожиданно вернувшимся царем вынес к морю одеяние их главной богини, омочил его в водах морских с положенными заклинаниями, и та богиня наслала на осаждающих небывалую бурю.
После того напуганные Оскольд и Дир обратились душой к царьградской вере и попросили тамошних жрецов прислать в Киев одного из них, чтобы он окрестил киян в свою веру. Ну, и тут, конечно, большую часть добычи пришлось вернуть. Сами Оскольд и Дир получили богатые дары от царя за решение принять царьградскую веру, так что они не много потеряли, остальные же воротились, почитай, ни с чем. А насчет крещения киян – как хотели Оскольд и Дир, так все и вышло.
– Только мы-то не кияне, – заключает рассказчик, – и креститься не стали.
Выслушав эту удивительную повесть, князь Рюрик задумывается. Пока длится его молчание, Кукше приходит в голову, что, может быть, князь Рюрик размышляет, не последовать ли примеру Хаскульда и Тюра и не принять ли крещение? Князя точит какой-то недуг, ему как раз впору подумать о спасении души…
К новоприбывшим подходит Олег, садится рядом и пьет вместе с ними. Он вполне дружелюбно поглядывает на Кукшу, и Кукша решается:
– Как тебя звали в Норвегии? – спрашивает он.
– Хельги, – улыбаясь, отвечает Олег, – ты меня, наверно, не помнишь, а я тебя помню. Оно и не мудрено – я был маленький, таскался за вами с Харальдом, а вы норовили от меня отделаться!
Услышав имя «Хельги», Кукша, конечно, сразу вспоминает упрямого, назойливого мальчишку, по ухваткам схожего со старшим братом. Облик его сильно изменился с той поры, но если приглядеться, в нем можно угадать черты его старшего брата Харальда.
– Как поживает конунг Харальд? – вежливо осведомляется Кукша.
– Конунг Харальд? – переспрашивает Олег, сумрачно улыбаясь. – О нем многое можно порассказать. Только это когда-нибудь потом… А сейчас расскажу самое, по моему разумению, существенное. Однажды он послал своих людей за девушкой по имени Гюда, дочерью одного конунга. Харальд хотел сделать ее своей наложницей, поскольку она была очень красива и горда. Гюда ответила, что не желает терять невинность ради конунга, у которого такие жалкие владения. Когда гонцы, не солоно хлебавши, собрались в обратный путь, она велела передать Харальду, что согласится стать его женой не раньше, чем он ради нее подчинит себе всю Норвегию и будет править ею так же единовластно, как конунг Горм – Данией, а конунг Эйрик – Швецией. Гонцы передали Харальду ее слова, добавив, что Гюду следует наказать за дерзость – послать большое войско и привезти ее с позором. Но Харальд ответил, что Гюда не сказала ничего плохого – бабка Аса пророчила ему то же самое. «Удивляюсь, – сказал Харальд, – как это ее пророчество выпало у меня из памяти! Я должен быть только благодарен Гюде, что она напомнила мне о нем. Даю обет и призываю в свидетели всех богов, что не буду ни стричь, ни расчесывать волос, пока не завладею всей Норвегией!» Этим он теперь и занят, его уже прозвали Харальдом Косматым. А знатные люди, которые не хотят оказаться под ним, со всеми своими чадами и домочадцами, со всем своим имуществом один за другим бегут за море в Исландию…
У Кукши было время привыкнуть, что конунги и конунговы сыновья ничего не делают просто так, вот и Олег сейчас подсел к ним, верно, не ради того, чтобы поведать о поучительном сватовстве брата и о том, что это событие повлекло за собой бегство из Норвегии знатных людей.
Отхлебывая из рога, Олег настойчиво расспрашивает и Кукшу и других Рюриковых гостей о Киеве, особенно любопытно ему, как относятся кияне к своим князьям, много ли у Хаскульда и Тюра преданных друзей, много ли врагов, и не ходит ли про них по Киеву каких-нибудь дурных слухов. Кукше кажется, что на праздничном пиру такой разговор не совсем уместен и что завел его Олег неспроста.
Выспросив, как видно, все, что нужно, Олег встает, чтобы вернуться к князю Рюрику и княгине Ефанде, и обращается к Кукше:
– Я наслышан о тебе как о достойном муже. Предлагаю тебе вступить в мою дружину. Буду рад, если ты примешь мое предложение.
– Благодарю тебя за предложенную честь, – отвечает Кукша, – но мне надо плыть дальше: я должен увидеть свою мать.
– Как знаешь, – говорит Олег, – но помни, что предложение остается в силе. Так или иначе, зимовать, если захочешь, можешь остаться здесь.
И возвращается к князю Рюрику и княгине Ефанде.
У Кукши так и не хватило решимости расспросить Олега о его сестрах и об их именах.
Князь Рюрик предлагает выпить за Хаскульда и Тюра, доблестных мужей, своих бывших дружинников, которые ныне владеют славным Киевом.
Все поднимают рога, как вдруг раздается голос Олега:
– Я не стану пить за этих наглых самозванцев! Ишь, багряницу пожаловали, как будто с царского плеча! А сами даже не княжеского рода! Тюр – тот и вовсе сын рабыни! Да еще навязывают людям какую-то греческую веру! Помяните мое слово, не усидят они на Киевском столе!
На лугу воцаряется тишина. Кукша видит, как встрепенулась при этих словах Вада, с этого мгновенья ее внимание поглощено Олегом, ясно, что она уже всей душой переметнулась к нему. В сердце Кукши шевелится ревность, чувство не очень ему привычное…
Князь Рюрик на миг теряется, но тут же спохватывается и жестко говорит:
– Не хочешь пить за них – твое дело! А мы выпьем – Хаскульд и Тюр заслуживают этого!
