— Но у нас ничего нет. Даже лука.
— Луки сидят за чертовой дверцей, сам говорил. Кстати, там вполне может отыскаться и остальное снаряжение.
— Нет. — Шагалан сосредоточенно водил пальцами по кладке. — Что, если на башне не Гонсет? Перебьем дозор, и вскоре неотвратимо поднимется тревога. Наместник тогда не покажет и носа на улицу.
— Ну и какой выход? Убираемся, добываем все потребное и дожидаемся его следующей прогулки?
— Все это так, брат… Но до боли, черт подери, любопытно взглянуть туда уже сейчас. Хотя бы определим, ради чего огород городить.
— Угу. Так займись отращиванием крыльев и в спешном…
Зацепившись кончиками пальцев за еле приметную трещину между блоками, Шагалан вдруг подскочил и сел на шпагат. Подошвы уперлись в стенки ниши.
— Занятная поза, — хмыкнул Кабо. — И что теперь?
Вместо ответа Шагалан тесно прижался к камню, наклонился вбок, едва достав до выступа, рывком перекинут правую ногу чуть выше. Затем с таким же трудом переместил левую.
— Надорвешься. — Покачав головой, Кабо тем не менее поддержал ногу.
Пошло чуточку легче. Отдуваясь и кряхтя, Шагалан, точно огромный паук, неторопливо, но верно поднимался вверх по стене. Двигаться было невыносимо, однако останавливаться тоже нельзя — силы стремительно утекали и в раскоряченной неподвижности. Кабо помогал руками, пока дотягивался, далее норовил делать это ножнами сабли, а под конец лишь наблюдал за стараниями товарища.
И снова звуки на лестнице. Кабо прянул в сторону, сливаясь с темнотой. Шагалан, распятый на высоте, скрыться, разумеется, не мог, но затих, замерев и вжавшись в камень. В случае опасности довелось бы прыгать с десяти локтей. На пороге комнаты, напевая, возник давешний парнишка. На сей раз о везении речи не шло, Кабо летучей мышью набросился сзади, ударил грамотно и жестко. Подхватил тонко ойкнувшего бедолагу, оттащил к стене.
— Чему быть, того не миновать, — буркнул юноша, потом обернулся к другу: — Ползи выше, брат, коль ввязался. Монашек покуда подремлет.
Последние рывки давались Шагалану уже через боль. Сознание привычно растворяло ее, зато бешеное напряжение начинало корежить судорогами мышцы. Застонав, разведчик изогнулся и нащупал-таки пальцами щербатый край оконца. Уцепился, подлез чуть-чуть еще, взялся основательно и свел ноги. Теперь он висел над пустотой только на руках, но в тот момент и это ощущалось как величайшее наслаждение. Одеревеневшие ноги медленно возвращались к жизни.
Немного оправившись, юноша подтянулся и вновь сел на шпагат. Окошко, ничтожная прореха в толще стены, очутилось как раз у него напротив лица. С башней получилось хуже. Впереди темнели обширные, густо застроенные кварталы, клубились дымом печные трубы, дальше виднелась полоска частокола, ближе — краешек площади с малышами-стражниками. Донжон уполз куда-то вправо: чтобы разглядеть его, понадобилось притиснуться лицом к камню и скосить глаза. При всем том зрелище заслуживало любых мучений.
Небольшая круглая площадка на вершине башни находилась сейчас несколько ниже Шагалана. По ней неспешно прогуливались двое. Светловолосые мелонги, в доспехах и при оружии, однако спутать их было невозможно. Первый — сухощавый узколицый мужчина, привычно разложивший на краю парапета какие-то свитки. Держался он уверенно и с достоинством, и все же угадывался в нем не только чиновник, но и слуга. Чуть торопливо поворачивалась его голова за прохаживавшимся собеседником, чуть заметно пригибалась спина, когда он осмеливался открывать рот сам. Вторая фигура оказалась куда колоритнее: могучий атлет, природный воин, подтянутый и энергичный, невзирая на проседь. Под длинным плащом панцирь, дорогой, хотя и безо всякой вычурной отделки. Воин то мерил площадку широким шагом, то застывал, обратившись вдаль. По тому, сколько он говорил, становилось понятно, что, в сущности, происходит беззвучный для наблюдателя монолог. Чиновник лишь изредка вставлял фразы, а чаще терпеливо внимал или быстро заносил что-то важное в бумаги. Воин не следил, успевают ли за ним записывать. Иногда он умолкал, погруженный в собственные мысли, и тогда чиновник замирал в готовности.
Наконец, на очередном проходе воин повернулся к собору, и Шагалан присвистнул. С этого человека впору было ваять памятники. Красивое мужественное лицо словно вырубили из гранита: мощная челюсть, правильный нос, орлиный излом бровей — все указывало на непоколебимую волю и привычку повелевать. Сложнее было заподозрить глубокий, изощренный интеллект — в том, что перед ним знаменитый Бренор Гонсет, разведчик уже не сомневался. На секунду даже подумалось, не является ли подлинным мозгом наместника его секретарь… Тут воин резко перевел взгляд на собор, и как будто полоснуло чем-то тяжелым и пронзительным. Юноша, едва не сорвавшись со своего гнезда, невольно увел голову от оконца.
— Ну что там? — подал снизу голос Кабо. — Он?
— Он, — хрипло ответил Шагалан. — Я спускаюсь, больше здесь делать нечего.
Путь вниз оказался ничуть не легче. Затекшие ноги еле слушались, однажды он чудом избежал падения. Опустившись локтей до восьми, махнул на все рукой и спрыгнул. На ногах не удержался, перекатился на бок, в облако пыли.
— Здорово потрудился, — хмыкнул друг. — Разотри, а то и не встанешь. Ну, стоило ли потеть?
— Стоило, — выдохнул Шагалан.
— Зацепишь оттуда?
— Неудобно очень, требуется заваливаться влево… И далековато, под сотню шагов. А бить нужно первой стрелой, вторую не позволят.
— Придумал чего?
— Хочу испытать вражью игрушку, этот их арбалет. Добудем такой?
— Так же свободно, как и лук, — пожал плечами Кабо. — Их тут частенько патрули, видел, таскают. Пристреляться только надо.
— Это само собой. Если с подобной штукой устроиться на веревке у дырки да извернуться… глядишь, что-то и получится.
У стены напротив глухо застонал несчастный служка.
— Приходит в себя, — обернулся Кабо. — Живучий парнишка, но куда же нам его девать? Отпускать нельзя, растрезвонит про нападение. Все, естественно, спишут на проникших в церковь воров, а вот Гонсет… Если он сейчас готовится к некоему покушению, то вполне способен почуять неладное. Тогда сюда и мышь не пролезет.
— И убивать тоже нельзя… — Шагалан яростно растирал ладонями занемевшие ноги. — Спрятать его все равно некуда, места мало, хватятся — обыщут в момент. Найдут, а дальше — строго по твоей логике, брат. Причем шум поднимется еще громче, и уж тут-то он точно достигнет ушей наместника.
Парнишка, чью судьбу так безмятежно обсуждали, заворочался и приоткрыл глаза.
— А если скинуть его на площадь? — нимало не смущаясь, продолжил размышление Кабо. — Пусть считают, что выбросился сам, а зачем, почему — будут гадать до весны. Пока же у тела толпится и гудит народ, спокойно оставим собор. Как тебе?
Глаза служки начали медленно округляться от ужаса.
— Идея хорошая, — промолвил Шагалан. Паренек беспомощно шевельнулся в сторону лестницы. — Однако осуществить ее затруднительно. Ты видел по дороге хоть одно окно, в которое он пролезет? Затем, переполох на площади небезопасен — кто-нибудь из прихожан в состоянии углядеть парочку, выныривающую из дверей. А самое главное — Гонсет. Вряд ли он отнесет полеты людей перед своим убежищем к заурядным событиям. Нет, с точки зрения наместника ничего необычного не должно случиться. — Юноша на едва гнущихся ногах легко настиг отползающего пленника, склонился над ним. — Пожалуй, вариант с убийством все же наилучший.
