— Я не стал бы на это рассчитывать, — Грациллоний проглотил комок в горле. — Армориканцы… но мы еще поговорим, — он овладел собой. — Сначала мы вас расселим. К сожалению, не могу пригласить вас к себе в дом. Жене моей скоро рожать. К тому же, лучше, если все вы будете вместе. Гостиница в Аквилоне тоже отпадает. Столько народу в ней не поместится. Давайте лучше я размещу вас в базилике Конфлюэнта. Она, правда, недостроена, но это крепкое здание. Спать будете на сене, есть там и две настоящие кровати. Как только устроитесь, поговорим.
— Похоже, у вас больше благоразумия, чем мне говорили, — сказал Энианн. — И это хороший признак.
Грациллоний больше не мог притворяться и сказал со смехом:
— Оставьте ваши надежды. Отныне я буду говорить вам одну правду.
II
Долгий летний день в Арморике подходил к концу. Жители Конфлюэнта занимались своей работой. Толпа же, собравшаяся возле базилики, была по преимуществу не местная. Там были йомены, арендаторы, лесники. Они стояли, или сидели на камнях, или бродили вокруг час за часом. Они потихоньку переговаривались друг с другом. Ели и пили то, что приносили им горожане. Иногда играли в дартс, или занимались борьбой, или слушали местных музыкантов. По мере того как горожане заканчивали свою работу, к ним присоединялись жители Конфлюэнта и Аквилона и при этом, казалось, отбирали у них терпение, бывшее до тех пор невозмутимым.
Совещание проходило в комнате, по-монашески строгой. Грациллоний использовал ее обычно для приватных встреч. Со стороны Грациллония в комнате присутствовали епископ Корентин и юный Саломон Верон. Со стороны британцев — Эниан. Кинан пришел только потому, что на этом настоял Грациллоний. Грациллоний с самого начала решительно отказался встретиться с Энианном один на один. В окно стали заползать сумерки.
Эниан выпрямился:
— Я привез с собой документы и указ, дабы вы могли с ними ознакомиться, но раз вы попросили, сначала прочту послание. В нем нет ничего сложного для восприятия. Требования императора просты и справедливы.
В лицо Саломона бросилась кровь.
— Просто чтобы мы приняли участие в его узурпации, — насмешливо сказал он.
Энианн и Кинан нахмурились.
— Молчи, сын мой, — сделал ему замечание Корентин.
Эниан слегка успокоился.
— Благодарю вас, ваше преподобие, — сказал он. — Послушание для вас, армориканцев, к вашей же выгоде. Всем вам следует пойти в церковь и вознести хвалу Господу. Вы получите прощение за все прежние прегрешения и прославите свою страну. Константин везде одерживает победу. Когда я выезжал из Турона, чтобы ехать к вам, он в это время со своими основными силами направлялся в Лемовик. Местный гарнизон еще до прибытия туда императора снял правительство Гонория и ожидает Константина, чтобы принести ему присягу на верность.
Корентин покачал головой, как старый вол. Блеснула выбритая макушка.
— Мы уже видели, как пришел и ушел Максим, — вздохнул он, — а до него — Магнеций, и еще Бог один знает, что будет с этим императором. Не очень-то я во все это верю. Он позволяет брату идти войной на брата.
— Это не так! — воскликнул Энианн. — Один человек может спасти Рим.
— И ради этого он убрал последние легионы из Британии, — вмешался в разговор Грациллоний. Слова эти вырвались из его рта как рвота, и ощущение от них было такое же горькое. — Ради этого он оставил свою родину, и вашу, и мою голой и беззащитной на милость волков.
— Легионы вернутся, удвоив свою силу, — поклялся Энианн.
— Сомневаюсь. Двадцатому не суждено было вернуться. А вернутся туда саксы, и пикты, и скотты.
— Хватит нам ваших страшилок. Позвольте мне огласить послание.
— Выслушаем его, — сказал Корентин.
Получив одобрение, Энианн смягчился:
— Вы, Грациллоний, особенно должны быть благодарны. Когда губернатор Лугдунской Галлии обменялся письмами с Константином, и позже, когда они встретились в Туроне, первое, что он предложил, — это арестовать вас и казнить как бунтовщика.
Грациллоний насмешливо фыркнул:
— И был весьма разочарован.
Корентин нахмурился и сделал предупреждающий жест.
— Император наш милосерден, — продолжал Энианн. — Он посчитал, что вы приняли вынужденные меры, раз уж Гонорий со Стилихоном не сумели защитить Арморику. Августейший Константин намерен это исправить. Он предоставит и вам, и тем, кто последует вашему примеру, полную амнистию.
— А за это, — проворчал Грациллоний, — я должен буду передать ему нашу казну, расформировать братства, а армориканцам приказать воевать за него.
Энианн удивился:
— Откуда вы это узнали?
— Земля слухом полнится. Константин и в другие места послал отряды, не такие, правда, большие и вооруженные, как ваш.
— Армориканцы как только узнали об этом, тут же заблокировали дороги и развернули войска назад! — восторженно закричал Саломон. — Один отряд уйти отказался и был уничтожен.
Эниан и Кинан промолчали.
Грациллоний говорил, точно гвозди заколачивал:
— Послушайте, наши люди не хотят воевать на чужой территории за узурпатора в то время, как их страна остается незащищенной, как Британия.
Кинан открыл было рот и снова закрыл его.
— Я надеялся, что вы уговорите их, — сказал Энианн.
— Подчиниться? — спросил Грациллоний. — Если бы я и захотел, у меня бы это не получилось. Они свое получили. Да я и не хочу. И я свое получил.
Корентин подался вперед.
— Приходило ли вам в голову, Энианн, — сказал он тихо, — что губернатор Глабрион знал, как обстоят дела, и сознательно ввел в заблуждение вашего императора?
— Зачем бы это ему понадобилось? — вопросил трибун.
— Для того, чтобы отомстить нам, в Конфлюэнте.
— …Может, и так, — голос посланника зазвучал холодно. — Но ведь вы здесь с вашими багаудами все время бунтуете, а Константин — не Гонорий: он этого не потерпит. Константин намного сильнее.
— Это не так, — сказал Грациллоний.
Энианн молча на него уставился. Кинан сощурился и подался вперед.
— Вы явились к нам с легионерами, надеясь, что напугаете нас и заставите подчиниться, — пустился в объяснения Грациллоний.
— Мы больше надеялись пристыдить вас, — прервал его Энианн.
— Господь рассудит, кому и за что должно быть стыдно, — сказал Корентин. — Но мне показалось, сын мой, что вы лишь разыгрываете негодование.
Грациллоний решил не принимать участие в споре. Он продолжил:
— Глабрион и Бакка думают, что мы, в нашей тихой заводи, не понимаем сложившегося положения. Они думали, что появление легиона напугает нас.
