лишь «своих торговых прибытков, а ты пребываешь в своем девическом чину как есть пошлая девица» [618]. Подшучивал над ней: «Филиппа, короля ишпанского, англицкие люди с королевства сослали, а тебя учинили».
Иногда этот ответ приводят как пример грубости Ивана Грозного. Нет, не правда. Он умел быть и очень вежливым. Но он знал, что с обнаглевшими торгашами говорить таким языком можно, а иногда и нужно. И оказался прав! Ведь главным для англичан были «прибытки»! Ради них грубости как будто не заметили, и королева даже «пошлую девицу» проглотила, словно комплимент! Ведь Англию переполошила утрата привилегий. Елизавета и ее присные начали заискивать перед царем, заверяли в лучших чувствах. А срыв договора о союзе свалили на… переводчиков. Дескать, они не сумели передать той глубокой любви и уважения, которые королева питает к Ивану Васильевичу [619].
Ну а пока решались все эти проблемы, осада Ревеля продолжалась своим чередом. Под огнем, отражая вылазки, русские воины окружили крепость окопами, поставили батареи и деревянные башни, начали обстреливать город. Но ливонские дворяне вовсе не стремились драться с соплеменниками. Немецкие и датские солдаты Магнуса тоже не проявляли рвения — им платили не за подвиги, а по времени. Они нашли себе более выгодное дело, грабили окрестности. Русские воеводы увлеклись тем же самым. Штурм не готовили. Вместе с Магнусом тешили себя надеждами, что защитников заставит капитулировать голод. Но датский флот так и не появился. В декабре тайные переговоры Фредерика со Швецией завершились, в Штеттине был подписан мир.
Шведские суда входили в порт беспрепятственно, подвозили в Ревель продовольствие, боеприпасы, подкрепления. А русские воины зимовали в палатках и окопах, в разоренной местности не было еды и фуража, снега и распутица прерывали подвоз. Голодали, во множестве умирали от болезней. Царь недоумевал, почему воеводы бездействуют. Послал к ним отряд опричников Воронцова, подтолкнуть их все-таки брать Ревель. Но и Воронцов присоединился к грабежам воевод. Только в феврале Яковлев и Лыков отправили домой обоз с добычей из 2000 саней. Бестолковая осада длилась 7 месяцев. И лишь 16 марта 1571 г., когда во всей округе больше не осталось ничего пограбить, осаду сняли. Магнус уехал в подаренный царем Оберпален. Остатки русского войска побрели в Новгород, и на них, ослабевших и измученных, набросилась чума, сводя в могилы уцелевших.
Ну а двое «царских доверенных», Таубе и Крузе, в это время задумали авантюру. Они связались одновременно с поляками и шведами, решили захватить Дерпт и передать тому, кто больше заплатит. Подговорили отряд немецких наемников, внезапно напали на русскую охрану, вырезали ее и попытались взбунтовать жителей — провозглашали, что настал «час свободы и мести». Но «свобода» горожан почему-то не соблазнила, к изменникам никто не примкнул. Гарнизон оправился от неожиданности и навалился на наемников. Большинство перебили, Таубе и Крузе бежали. Хотели уйти в Ревель, но там их знали как проходимцев и не приняли.
Они кинулись к полякам, обещая выдать важные секреты русских. Хотя знали они не так уж много, но вдобавок к секретам написали послание к гетману Ходкевичу, пасквиль на царя. И с ним произошла любопытная история. В Москве очередное польское посольство выразило крайнее возмущение по поводу клеветнического сочинения на короля Сигизмунда, которое гуляло по Ливонии «во множестве списков». Панам не без юмора ответили, что это адекватный ответ на клевету, распространяемую Сигизмундом. Но авторы сочинения, Таубе и Крузе, находятся во владениях короля — паны могут сами казнить их или выдать русским, и дело с концом [854]. Впрочем, гораздо более любопытно другое. Пасквиль Таубе и Крузе про Сигизмунда, существовавший «во множестве списков», почему-то не сохранился. А вот опус про Ивана Грозного дошел до наших дней, и историки пользуются им в качестве ценного «источника»!
Внимание царя по-прежнему обращалось на самые разнообразные дела. Угроза татарских нападений требовала более серьезной охраны границ, и в феврале 1571 г. Боярская дума приняла «Приговор о станичной и сторожевой службе», разработанный Михаилом Воротынским, детьми боярскими и станичными головами «по государеву Цареву и Великого князя Ивана Васильевича всеа Руси приказу» [621]. Этот документ фактически положил начало русским пограничным войскам, они тоже берут начало от Ивана Грозного! «Чтоб чужие люди безвестно не приходили», предусматривалось создавать систему станиц-застав из детей боярских и служилых казаков. Устанавливалось регулярное патрулирование, наблюдение, определялись правила несения службы.
Но и расследование выкорчеванного заговора практически сразу потянуло за собой другое дело. После опалы Басмановых и Вязамского стали всплывать злоупотребления и беззакония среди опричников, которые покрывали бывшие царские приближенные. Иван Васильевич отнесся к этому крайне серьезно. Преступники нагло обманули его личное доверие, опозорили саму идею опричного служения царю и Богу! Новое следствие тоже вели опричники, но уже другие. Зашатались позиции Михаила Темрюковича и других вельмож, замешанных в хищничестве. Выдвигались слуги совсем не знатного происхождения, но безусловно верные государю — Григорий Скуратов-Бельский (Малюта), Василий Грязной.
А после смерти царицы миновало уже более полутора лет. Иван Васильевич решил, что ему пора обзавестись новой супругой. Напомню, это тоже было отнюдь не личное дело, а государственное. Весной 1571 г. были объявлены общероссийские смотрины, от боярских и дворянских семей требовалось представить дочерей на выданье. Но в это же самое время посыпались донесения от казаков, от воевод южных городов. Сообщали о тучах пыли в степи, ночных огнях, следах многочисленной конницы. Иван Грозный приказал развернуть на Оке армию. Возглавили ее, как обычно, двое самых знатных бояр, Иван Бельский и Иван Мстиславский. К ним приехал и царь с опричным войском.
На самом-то деле такой «подарок» России устроил Сигизмунд. Он обратился к Девлет Гирею с упреками, что тот требует уплаты «поминок», но не отрабатывает их, за три последних года не причинил Русскому государю «никакой шкоты», «в земле московской замку ни одного не взял» [622]. Поляки сообщили хану и о трудностях нашей страны: «На Москве и во всех городех мор и меженина великая, а рать, де, свою всю… Государь послал с королем да с Иваном Петровичем Яковля в Немцы» [623]. Девлет Гирей воодушевился. Поднял всю конницу, присоединились тучи нонайцев. Хан ставил ограниченную задачу. Уже представлял, что царские войска будут собираться у Коломны и Серпухова, а он нацелился западнее, захватить и разграбить Козельск. Но к нему явился изменник, галицкий дворянин Башуй Сумароков, призвал идти прямо на Москву.
Следом за ним «на Злынском поле» к хану прибыла целая группа перебежчиков во главе с сыном боярским Кудеяром Тишенковым. Видимо, это были не выловленные остатки разгромленного заговора. Жили в страхе, а при удобном случае
