— Вот тупой! — буркнул Виктор.
— Придуряется, — заметил Плохиш. — Хочет показать, что ни хрена мы тут не сделали. Один он умный.
— Сто пятьдесят девятая — это более тяжкая, — объяснял Немтышкин. — А двести восемьдесят пятая — средней тяжести. Небо и земля.
— Какую разницу это дает в годах?
— По сто пятьдесят девятой ему грозит десять лет, а по двести восемьдесят пятой — пять от силы! — радостно ответил Немтышкин. — В два раза. Мы его на зоне библиотекарем устроим. Пару лет отсидит и выйдет по условно-досрочному! Плохо ли?
— Хорошо, — согласился я. — Всем бы так.
Виктор скривился, недовольный моей реакцией.
— Тут главное смысл, а не подробности, — поспешил объяснить Плохиш. — Важно, что они вообще на что-то соглашаться начали. Дальше — больше будет.
— Поздравляю, — сказал я.
— Пошел ты! — окрысился Плохиш. — Можно подумать, от тебя много проку!
Я поднялся и вопросительно посмотрел на Виктора, давая понять, что хочу пообщаться с ним с глазу на глаз. Он тоже встал и провел меня на кухню. Плотно закрыв дверь, я шепотом передал ему смысл своих договоренностей с Косумовым. Виктор слушал очень внимательно. Сейчас было видно, что он гораздо трезвее, чем представлялся.
— Заместитель генерального прокурора, конечно, серьезный человек, — задумчиво признал он. — Поглавнее Плохиша. Блин! Не так денег жалко, как страшно, что напортят!
— У нас нет выбора, — повторил я слова Артур-чика.
— Выбор всегда есть, главное — не ошибиться, — загадочно произнес Виктор, но я не понял, что он имел в виду.
Он наклонился, открыл дверь нижнего шкафа, достал оттуда неказистую спортивную сумку и протянул мне.
— Три? — спросил я одними губами.
— Один, — ответил он так же. — Хочу сначала посмотреть, как пойдет. Добавить всегда успеем. Если что — отскочим.
Сев в машину, я сразу набрал Косумова.
— Книги я нашел, — доложил я. — Но только первый том. Готов вылететь завтра. Если процесс будет развиваться в нужном русле, привезу остальные.
Косимов подумал.
— Вылетай, — коротко согласился он. — Жду.
2
Наружка совсем обнаглела: всю дорогу от Виктора до моего дома они шли за нами, не скрываясь, а когда мы затормозили у моих ворот, и вовсе встали вплотную к нашим машинам.
— Смотри, как распоясались! — недовольно проворчал я. — Дразнят, что ли?
— Они нас блокируют, — тихо сказал Гоша, и лицо у него было сосредоточенным и очень напряженным.
— Глупо, — заметил я. — Мы же не собираемся бежать. Чего нас ловить?
Ворота нам открывал долговязый белобрысый охранник, которого я однажды ночью обнаружил спящим и которого, как я запомнил, тоже звали Андреем. Выглядел он сегодня странно: не то испуганно, не то виновато. Вообще-то охранники коттеджа всегда встречали меня из командировок с таким видом, будто только что выскочили из моей постели, где вовсю развлекались с моими домработницами. Кстати, после загула с Дергачевым подобная мысль уже не казалась мне столь забавной. Вполне возможно, что именно так они и поступали.
Мы въехали во двор, оставив назойливых полицейских снаружи, за воротами. Я взял сумку с деньгами, подождал, пока белобрысый Андрей отворит мне тяжелую металлическую дверь в дом, шагнул в прихожую и остолбенел.
Вся прихожая была забита людьми. Здесь было человек десять, из которых я знал лишь одного — майора Тухватуллина. Он ими и предводительствовал.
— Здрассьте! — радостно приветствовал он меня. — А мы тут у вас следственные действия проводим! Не возражаете? Тогда вот постановление, распишитесь. Как раз со вторым этажом закончили. Остался первый этаж и подвал.
Это был обыск. Они добрались и до меня. Я все еще стоял, не двигаясь, не в силах произнести ни слова. Потом обернулся на белобрысого охранника. Он был бледен, губы его тряслись.
— Козел! — прошипел ему Гоша. — Предупредить не мог?!
— Не надо ругаться! — заступился за охранника майор. Он не скрывал своего счастья от того, что сумел подловить меня врасплох. — А то за нецензурные выражения мы можем и к ответственности привлечь.
Про себя я решил, что вышвырну белобрысого труса сразу же, как только полицейские уберутся из моего дома. Переложив сумку в левую руку, я, не глядя, подписал постановление, которое совал мне Тухватуллин.
— Пойдемте, — поторопил майор. — Поясните нам кое-что.
Следом за ним я прошел в гостиную. На журнальном столе и диване были кучами свалены папки с документами, различные бумаги, фотографии, кассеты, компьютерные дискеты. Все это они, видимо, вытащили из моего кабинета. На полу еще стоял большой картонный ящик, скорее всего, посторонний.
Я задохнулся от ярости при виде этого разгрома. Почему-то особенно меня взбесил пустяк или нет, совсем не пустяк: они вынули из рамки и притащили сюда фотографию моего сына. На ней ему было четыре года, он весело поливал себя водой из синего пластикового тазика и смотрел в объектив смеющимися синими глазами. Я почувствовал себя так, словно не смог защитить своего мальчугана от Тухватуллина.
— Где понятые? — спросил я хрипло.
— Да вот они, — кивнул майор на невзрачную парочку, застенчиво жавшуюся за спинами полицейских.
Тухватуллин не стал приглашать кого-то из моих соседей, он предпочел привезти своих понятых. Значит, он готовил какую-то гадость. Про сумку с деньгами он знать не мог, но про мое возвращение сегодня ему было известно заранее. Он подгадал так, чтобы начать обыск без меня, а закончить уже в моем присутствии. Зачем? Успел ли он уже что-то подбросить? Так или иначе, но ловушка была расставлена где-то здесь, в доме.
— Я хотел бы убедиться, что наверху ничего не пропало из ценных вещей, — твердо сказал я.
— Ваше право, — с усмешкой пожал плечами Тухватуллин.
Значит, не наверху. Мы всей толпой поднялись по лестнице на второй этаж. Я по-прежнему не выпускал сумку из рук, лихорадочно размышляя, куда бы ее засунуть. Спальня выглядела нетронутой, будто полицейские сюда не заходили вовсе. Я на всякий случай обошел ее кругом в надежде неприметно сбросить сумку под кровать. Но майор не спускал с меня глаз. Я не решился даже отдать ее Гоше, чтобы не привлекать к ней лишнего внимания.
В гардеробной тоже не наблюдалось никаких следов обыска. Значит, они искали что-то конкретное, причем представляли, где. Я дорого бы дал, лишь бы понять, что именно их интересовало? Нужно было исхитриться и помешать им. Но как? Вызывать сейчас сюда пьяного Нем-тышкина — бесполезно. Матросова я сам же отправил к его чертовой бабушке. Иных адвокатов вот так с ходу я не мог вспомнить, а нашим юристам, работавшим в холдинге, не доверял.
Однако предпринимать что-то было необходимо, причем срочно. Нельзя было позволять им хозяйничать. Я кожей чувствовал надвигавшуюся опасность, но, боясь совершить ошибку, тянул время. Может быть, в этом и заключалась главная ошибка?
