В ответ он поклонился, но проигнорировал повторную просьбу.
— Я знаю, моя госпожа. Для меня было большой честью и остается большой честью, что ты позвала меня.
Это случилось десять дней назад. Она приказала привести его к ней под тем благовидным предлогом, чтобы он снова воспользовался заклинаниями полумира и помог получить облегчение душам мертвых в чумном кургане и душе ее отца тоже, ввиду приближения дня его памяти. Он в первый раз приходил во дворец более года назад, когда насыпали тот курган.
Она запомнила его с того раза: немолодой мужчина, но степенный и наблюдательный, его манеры внушали уверенность. Никакой похвальбы, никакого обещания чудес. Его язычество не имело для нее значения. Анты прежде тоже были язычниками, не так давно, в темных лесах Саврадии и на соседних полях, засеянных кровью.
Говорили, будто Зотик беседует с душами усопших. Поэтому она и позвала его два года назад. То было время всеобщего страха и горя: чума, яростное вторжение племен инициев после нее, короткая, кровавая гражданская война после смерти ее отца. Все отчаянно нуждались в исцелении и в утешении, откуда бы оно ни пришло.
В те первые дни на троне Гизелла искала помощи повсюду, где только могла, чтобы успокоить живых и мертвых. Она приказала этому человеку присоединить свой голос к тем, кто хотел успокоить души мертвых в могильном кургане позади святилища. Тогда, на закате, он присоединился во дворе святилища к хиромантам в высоких шляпах с надписями, пришедшим со своими куриными потрохами, после того как священники прочитали свои молитвы и благочестиво удалились внутрь. Она не знала, что он там говорил или делал, но ей доложили, что он покинул двор последним, при свете встающих лун.
Она вспомнила о нем десять дней назад, после того как Фарос принес ей новости, ужасные, но, по правде сказать, не совсем неожиданные. Алхимик пришел, официально поклонился и стоял, опираясь на свой посох. Они были одни, не считая Фароса.
Она надела корону, что редко делала в одиночестве. Почему-то тогда ей показалось важным надеть ее. Она все еще была царицей. Она помнила свои первые слова, и ей казалось теперь, на палубе, что он их тоже помнит.
— Меня должны убить в святилище, — сказала она тогда, — на следующий день после Дайкании, во время поминального обряда по отцу. Так решили Евдрих, Агила и Кердас, эта змея. Они все же объединились. Никогда не думала, что они смогут выступить вместе. Они будут править втроем, как мне сказали, когда я умру. Скажут, что я вела тайные переговоры с инициями.
— Глупая ложь, — заметил Зотик. Он держался очень спокойно, его голубые глаза смотрели мягко и настороженно поверх седой бороды. Она понимала: никого в Варене не может удивить, что ее жизни грозит опасность.
— Она и не должна быть убедительной. Предлог, не более того. Ты понимаешь, что за этим последует?
— Ты хочешь, чтобы я рискнул высказать догадку? Я бы предположил, что Евдрих устранит остальных в течение года.
Она пожала плечами.
— Возможно. Не надо недооценивать Кердаса, но это едва ли имеет значение.
— А, — тихо произнес он тут. Проницательный человек. — Валерий?
— Конечно, Валерий. Валерий и Сарантий. Если наши люди будут разобщены и начнут убивать друг друга в гражданской войне, что остановит его, подумай?
— Несколько вещей могут остановить его, в конце концов, — мрачно ответил он. — Но не сначала. Стратиг, не помню его имени, будет здесь к лету.
— Леонт. Да. К лету. Я должна жить, должна остановить их. Я не хочу падения Батиары, не хочу, чтобы ее снова утопили в крови.
— Никто из людей не может этого желать, царица.
— Тогда ты мне поможешь, — сказала она. Она была опасно откровенной, она уже решила, что у нее нет другого выбора. — Я не доверяю никому из своего двора. Не могу арестовать всех троих, каждый из них повсюду ходит с маленькой армией. Если я обручусь с одним из них, другие на следующий день открыто взбунтуются.
— И тебя низвергнут, ничего тебе не оставят, как только ты объявишь об этом. Они будут убивать друг друга на улицах каждого города и в полях за городскими стенами.
Она смотрела на него, в страхе и тревоге, стараясь не слишком надеяться.
— Значит, ты это понимаешь?
— Конечно, понимаю, — ответил он и улыбнулся ей. — Тебе следовало быть мужчиной, моя госпожа, царем, в котором мы нуждаемся. Но, разумеется, это сделало бы нас всех беднее в другом смысле.
Это была лесть, лесть мужчины женщине. У нее на это не было времени.
— Как мне выбраться отсюда? — напрямик спросила она. — Я должна уехать и остаться в живых, чтобы вернуться. Помоги мне.
Он снова поклонился.
— Я польщен, — сказал он, вынужден был сказать. А затем спросил: — Куда, моя госпожа?
— В Сарантий, — смело ответила она. — Есть корабль.
И увидела, что ей все-таки удалось его удивить. Это даже доставило ей некое удовольствие, несмотря на глубокую тревогу, которая жила в ней и ходила за ней, как тень или как дух из полумира, все ночи и дни.
Она спросила, может ли он убить для нее людей. Она уже задавала этот вопрос раньше, когда они насыпали чумной курган. Тогда она задала этот вопрос мимоходом, просто, чтобы знать. Не то, что в этот раз, но его ответ оказался таким же.
— Клинком — конечно, хотя я это плохо умею делать. Ядами, но не более охотно, чем многие из людей, которых ты можешь призвать. Алхимия занимается превращениями, моя госпожа, она не делает вид, будто обладает той властью, на которую претендуют шарлатаны.
— Смерть, — заметила она тогда, — это то, во что превращается жизнь, не так ли?
Она запомнила его улыбку, голубые глаза смотрели ей в лицо с неожиданной нежностью. «Когда-то он был красивым мужчиной, — подумала она, — да он и сейчас красив». Ей пришло в голову, что алхимик чем-то обеспокоен, что на нем лежит какое-то бремя. Она это видела, но никак не могла повлиять на этот факт. Кто в мире Джада живет, не зная горя?
Он сказал:
— Можно смотреть на это и так или иначе, моя госпожа. Можно рассматривать ее, как то же самое путешествие в другом плаще. Тебе необходимо, — прошептал он, меняя тон, — по крайней мере, провести день и ночь вне этих стен, пока обнаружат твое исчезновение, чтобы благополучно добраться до Милазии. Моя госпожа, для этого требуется, чтобы кто-то, кому ты доверяешь, изображал царицу в день церемонии.
Он умен. Ей это необходимо. Он продолжал. Она слушала.
Она сможет покинуть город переодетой, на вторую ночь Дайкании, когда ворота открыты в честь праздника. Царица наденет на церемонию белый траурный наряд с густой вуалью, как требует родианский поминальный обряд, и это позволит кому-нибудь занять ее место. Она может объявить о намерении удалиться от посторонних взоров в свои личные покои за день до освящения, чтобы помолиться о душе отца. Ее стражники — небольшое количество избранных людей — будут ждать за стенами города и встретят ее на дороге. Одна или две женщины будут ждать вместе с ними, сказал он. Действительно, ей надо будет взять с собой служанок. Двое других стражников, в праздничных маскарадных костюмах, выйдут вместе с ней за ворота в ночной хаос Дайкании и присоединятся к остальным за городом. Они могут даже встретиться у него в доме, сказал Зотик, если это ее устроит. Затем им придется скакать верхом во весь опор до Милазии. Это можно проделать за ночь, день и вечер. Полдюжины стражников будут надежной охраной на дороге. Она умеет скакать верхом? — спросил он.
