течение трех недель я вела размеренную жизнь, проводя дни в партийной работе, вечером возвращаясь в наш новый дом.
Во время рутинного обследования 19 сентября врач сказал мне, что ждать мне еще три недели, поэтому я не ожидала ничего необычного в следующий вечерний визит в клинику. Но доктор Сетна сказал, что мне следует остаться на ночь, потому что с утра предстоит операция.
Я даже почувствовала некоторое облегчение оттого, что ожидание наконец завершилось. Однако внезапность решения врача затруднила мне задачу оповещения родственников. Моя подруга Путчи рванулась по пустынным улицам Карачи, сообщить матери, захватить мой детский набор и специальную молитву, подаренную Ясмин для благополучного разрешения от бремени. Путчи доставила в клинику также Мириам панджа, подарок друга Асифа. Это засушенный цветок, который опускают в воду, и, как верят многие мусульмане, впитывая влагу, он впитывает и боль, облегчает роды. Асиф всю ночь провел в больнице, беспокойно расхаживая по коридору, охраняя меня.
Утром появился доктор Сетна.
— Не будем тянуть, — сказал он. — Перед входом уже собралась толпа.
Как они узнали? Я выбрала для родов демократичную больницу в Лиари вместо дорогих элитных клиник Карачи. Здесь практиковал врач, который мне нравился, кроме того, Лиари много значит для меня лично, это место связано с нашими радостями и печалями, с последними выступлениями отца. Здесь режим травил меня слезоточивым газом, здесь мы с Асифом устроили свадебный прием. Бедняки Лиари много перенесли за годы господства Зии, меня с ними многое объединяет. Кроме того, я полагала, что мои роды в здешней больнице помогут населению преодолеть страх перед медициной, уделять больше внимания своему здоровью. Но как они проведали? Неужели разведка все еще следит за каждым моим шагом и докладывает своему начальству о всех моих передвижениях… Меня уложили на каталку и укрыли с головой, чтобы кто-нибудь случайно не узнал в коридоре; повезли в операционную. В соседней комнате мать Асифа и еще несколько родственников читали из Корана суру Мириам, традиционное «обезболивающее средство».
Асиф очень хотел сына. Почти все, с кем я в последние месяцы разговаривала, предвещали мне сына. Скорее всего потому, что сын в Пакистане считается добрым знаком. У отца моего три внучки и ни одного внука. Мой ребенок — первый из его внуков, рожденный на земле Пакистана. Я, однако, разговоров о мальчике не поддерживала. «А чем плоха девочка?» — парировала я обычно. Но разговоры не прекращались.
За несколько месяцев в доме кузины Фахри после Куран хани я почувствовала на лице какие-то брызги.
— Что это? — спросила я, стирая влагу с лица.
— Поздравляем с сыном! — закричали женщины. — У тебя будет сын!
— С чего это вы взяли?
— Мы спрыснули тебя сзади солью. Ты стерла с губ, что означает усы. То есть мальчик. Если бы девочка, то ты бы лоб вытерла или глаза.
Вот такая диагностика.
Но 21 сентября всякое дальнейшее гадание стало излишним.
— У нас сын, — услышала я гордый, довольный голос мужа, очнувшись от наркоза. — И вылитый я. — Больше я ничего не разобрала, снова погрузившись в забытье.
В следующий раз пришла в себя от взрыва петарды или какой-то шутихи под окном. Там фейерверк, барабаны, пение, крики «Джайе Бхутто!» Народ празднует рождение наиболее политически «нагруженного» младенца Пакистана.
Мы умышленно держали в тайне предполагаемую дату рождения ребенка, чтобы не дать возможность Зие манипулировать датой выборов. Медицинский персонал сообщал, что агентура военных пыталась получить доступ к моим медицинским документам, но я с согласия врача держала их при себе. Ошибочные прикидки придворных мудрецов Зии выдали 17 ноября, и Зия назначил выборы на 16-е.
Мы обманывали Зию, а ребенок обманул нас всех. По нашим расчетам ему положено было появиться на свет в середине октября, но Господь благословил нас им на пять недель раньше. Таким образом, сын мой предоставил мне достаточно времени, чтобы более или менее оправиться к началу предвыборной кампании, к середине октября.
Ребенок родился меньшего роста, чем я и мои братья, однако, благодарение Богу, крепким и здоровым. Сразу после его рождения Асиф прошептал ему в ухо азан, мусульманский призыв к молитве. Асиф не мог оторваться от сына, и я радовалась, что мой ребенок, как и я, узнает счастье отцовской любви.
На Клифтон, 70, посыпались поздравительные телеграммы, письма, открытки. Цветочные и кондитерские лавки города не успевали подвозить товар. Дом завалили тортами с глазурью цветов ПНП. Мы отправляли их, а также и цветы, политическим заключенным в тюрьму Карачи, персоналу и пациентам больниц и в дома наших мучеников. Асиф послал сласти в сиротский приют, находящийся возле его ипподрома. В газетах статьи, статейки и карикатуры: «Младенец одурачил президента!» Я откладываю их для сына, когда подрастет, ознакомится.
Все хотят получить фото нашего ребенка, включая и иностранных репортеров. Асиф, однако, колеблется, протестует, возмущается тем, что ничего в нашей жизни не остается личного. Но запросы множатся, Асиф соглашается, и мы выпускаем официальное фото. Когда я впервые после рождения ребенка летела в Ларкану, один из пассажиров подошел и заговорил о моем малыше. Он вынул бумажник и продемонстрировал мне этот наш семейный снимок.
Поскольку ребенок оказался «досрочным», с именем мы не успели определиться. Я получила множество писем с предложениями назвать сына в честь моего отца. Но в Пакистане право назвать ребенка в честь деда переходит по мужской линии, и я не хотела нарушать устоявшейся традиции.
Сначала я хотела выбрать имя погибшего брата, Шах Наваз. Но когда кто-то сказал мне: «В следующий раз увидимся, когда Шах Наваз уже родится», — у меня замерло сердце. Я вдруг увидела распростертого на полу мертвого брата и поняла, что не смогу жить, каждый раз вспоминая эту сцену, когда при мне назовут имя моего сына. Асиф предложил имя, его мать, моя мать. Все три хорошие, я не возражала. Предложила проконсультироваться со специалистом по религии, чтобы выбрать наиболее весомое и значимое. Нам ответили, никого не обидев, что все три имени хорошие, знаменательные и весят совершенно одинаково.
И вдруг мне в голову пришло имя Билавал, производное от Бил Авал, что означает «нет ему равных». В Синдхе жил когда-то святой Махдум Билавал, боровшийся против притеснителей. Одного из предков Асифа звали Билавал. Кроме того, значение этого имени сопоставимо с моим, означающим «нет ей подобных, несравненная». Таким образом, имя несло в себе связь с отцом, с матерью, а также с культурой и историей страны. Все со мной согласились, и ребенка назвали Билавал.
Пролежав после операции пять дней, я вернулась к работе, хотя вверх и
