— Теперь халат.
Флер не двигалась. Он поднял пистолет и прицелился ей в грудь.
— Ты же сумасшедший, — выдохнула она. — ;Ты же…
Раздался металлический щелчок.
— Снимай.
Она быстро распахнула халат, он соскользнул с нее. Ткань, падая к ногам, тихо зашуршала.
Он еще приподнял дуло.
— Распусти волосы.
— Боже мой… — Руки ее взялись за заколки. Когда волосы распустились, капли воды упали на оголенные плечи.
— Хорошо, Очень хорошо. А теперь и рубашку.
— Нет… — взмолилась она.
— Сперва опусти бретельки. По одной.
Флер опустила первую, потом остановилась.
— Продолжай. — Он резко взмахнул пистолетом. — Делай что говорят.
— Нет. — Она покачала головой.
Он выпрямился в кресле.
— Ты слышал.
— Не зли меня, училка.
Флер прижала руки к груди, закрываясь.
Глава 34
Он положил «кольт» с перламутровой ручкой на стол возле кровати и пошел к ней. Кожа Флер была холодная как дед; Он распахнул парку и прижал Флер К своей фланелевой рубашке.
Она всхлипнула.
— Эй, ты что, плачешь? — Джейк почувствовал, как она кивнула, прижавшись к его щеке, — Прости, дорогая. Я не собирался доводить тебя до слез. Кажется, я неудачно выбрал время, да?
Она покачала головой, не пытаясь выяснить у него, откуда он узнал про ее фантазии.
— Просто мне показалось, что так интереснее. Знаешь, я никак не мог решить, что скажу, когда увижу тебя.
Она заговорила, уткнувшись в рубашку Джейка:
— Ты не можешь доверить Калибру наши проблемы, Джейк.
Мы должны решать их сами.
Он приподнял ее подбородок.
— Пора научиться отличать фантазии от реальности. Калибр — киногерой. Я люблю его играть. Он позволяет мне спускать агрессивность. Но он не я. Я ведь тот, кто боится лошадей.
Ты забыла?
Флер посмотрела на Джейка.
— Ну давай, а то замерзнешь. — Джейк повел ее к постели, откинул одеяло, а когда Флер залезла под него, он снял парку и ботинки и лег рядом с ней в рубашке и джинсах. — Твоя печка, наверное, испортилась. Здесь холоднее, чем на улице.
Она потянулась, чтобы включить свет.
— Почему ты не отвечал на мои звонки? Я с ума сходила.
— Прости, Цветик. Повсюду была пресса, я чувствовал, что задыхаюсь. Много чего вспомнилось из старого, оно буквально взяло меня за горло. В тот момент я очень злился.
— Ты же понял, что это дело рук Алексея, правда?
— Мне бы хотелось сказать «да», но пара дней ушла на то, чтобы успокоиться и все выяснить. Я до сих пор не понимаю, как ему удалось.
— Он сфотографировал рукопись, когда мы гуляли по берегу океана в тот день. Я нашла негативы после его смерти.
Он резко повернулся к ней.
— Что ты с ними сделала?
— Сожгла, конечно.
— Проклятие!
Флер посмотрела на Джейка, не веря своим ушам.
— Надо было сначала поговорить со мной. Вот и все.
Флер ничего не могла поделать с собой. Она рывком натянула на голову одеяло и закричала. Потом затихла, а Джейк стянул с нее одеяло и опустил ниже подбородка.
— Просто много придется переписывать. — Пухлая нижняя губа Джейка еще сильнее выдалась вперед. — Конечно, ты же не могла ожидать, что я слишком обрадуюсь.
Флер кивнула на «кольт».
— Он заряжен?
— Конечно, нет.
— Слушай, если ты понял, что это Алексей, почему тогда…
Он привлек ее к себе еще ближе и губами зарылся в волосы.
— Ты забыла, как я умею осуждать тебя за все, с чем сам не могу справиться?
— А почему ты все же передумал?
— Кисеи скажет тебе, что из-за нее. Она вернулась после медового месяца. Боже, как эта женщина умеет ругаться! Саймон угрожал, что пойдет в газеты и заявит, что я гомик. Майкл меня ударил.
Флер дерзко посмотрела на Джейка, и он поднял руки, сдаваясь.
— Но я не тронул его, видит Бог. — Он снова притянул Флер к себе в объятия. — Даже какой-то кретин по имени Барри Ной наезжал на меня.
— Ты шутишь.
— Бог свидетель. — Он гладил ее по волосам. — Ты хоть имеешь понятие о том, сколько народу тебя любит?
Она снова заплакала. А он продолжал что-то говорить. И ерошить ее волосы.
— Я был в совершенно расстроенных чувствах, когда меня нашла Белинда. Но она знает жизнь, твоя матушка. Она посмотрела на меня своими синими глазами и сказала, что я самая яркая звезда в Голливуде и отталкиваю единственную в мире женщину, которая достаточно хороша для меня. — Он покачал головой — Слушай, Цветик, но никто, ни один из этих лезущих не в свои дела сукиных сынов не имел понятия, где тебя искать. — Он вздрогнул. — До тех пор, пока Дэвид Беннис не позвонил вчера, я думал, что потерял тебя навсегда. Боже мой. Миконос! Да кто, черт побери, едет сейчас на Миконос? Честное слово, если ты когда-нибудь вот так от меня убежишь…
— Это я-то?
Он так сильно прижал ее к груди, что она подумала: ребра сейчас хрустнут.
— Извини, Цветик. Мне очень жаль, детка. Когда та статья появилась, я был вне себя. Как будто проснулся в каком-то ужасном кошмаре и обнаружил, что это реальность, а не сон. Я почувствовал себя так, словно меня изнасиловали. Все пытались меня достать. Содрать шкуру. Добраться до костей. Пресса — это стая стервятников. Только одного человека я мог во всем винить — тебя.
Но пока я обвинял тебя, я так в тебе нуждался, что казалось, умерла часть меня. Тогда-то я совершенно ясно понял я должен сделать все, чтобы тебя вернуть.
Флер вытерла лицо его фланелевой рубашкой.
— Потом пошли письма. Они слетались ко мне со всей страны.
Писали парни, которые были во Вьетнаме и не могли вытравить эту страну из своей души. Они писали про то, что случилось с ними.
Учителя, банкиры, мусорщики. Многие ребята не смогли удержаться на работе. Некоторых по ночам мучают кошмары. Кое-кто уверял меня, что Вьетнам был лучшим куском их жизни. Что они снова пошли бы на это. Ребята рассказывали в письмах о разводах, об удачных браках, о детях. Не все из них гладили меня по головке, некоторые писали, что я «увековечиваю миф о сумасшедшем вьетнамском ветеране». Дерьмо. Мы не были сумасшедшие. Мы были кучкой детей, слишком много увидевших. Но, читая письма, я вдруг понял, что у меня есть нечто, что должна увидеть вся страна. Поэтому я собираюсь снова написать свою книгу. Цветик. Я включу в нее эти письма.
