Ну а теперь — да, мы все втроем пойдем выплескивать свой гнев против государства сионистов.
Рафаэль
Я пропустил несколько дней и не без опаски навестил своих виртуальных друзей — в основном это читатели моих романов — в Фейсбуке. Я знал заранее, что они меня не порадуют. В самом деле — кое-кто изрыгал ругательства в адрес Израиля, ссылаясь на совершенно лживую информацию. Но с этим я давно смирился. Что поделать? Люди, с которыми я нахожусь в полном смысле в виртуальных отношениях, читатели или друзья друзей, часто высказывают мнения, не схожие с моими.
Зашел на страницу Мунира. Я навещаю его иногда из чистого любопытства. И еще мне хочется ощутить, что мы с ним все-таки связаны. Мне даже хочется ему написать. Но что я ему скажу? И захочет ли он со мной разговаривать? Наша последняя встреча оставила у меня горький осадок. А прочитав, что пишет его жена, я не сомневаюсь, что он в противоположном лагере.
Жена его страшно активна в Сети, а Мунир нет. И если он вдруг решается написать пост в Фейсбуке, то это цитата из романа, философская мысль, мнение экономиста.
Как он? Его тоже захватила волна гнева, несущая большинство мусульман?
«Все на демонстрацию в поддержку Газы!»
В юности мы были в одном лагере, и граница, которая отделяла нас от врагов, проходила не через Газу. Угрозы, страх, непонимание, наша непохожесть на других объединили нас и заставили выступить против общих врагов. Потом приоритеты сместились. Отстаивая себя, свою самобытность, мы вышли на аванпосты армий, которые приготовились выплеснуть свою ненависть… Но мы еще способны заговорить друг с другом, прежде чем медленно двинемся каждый в свою сторону и вольемся в ряды сражающихся.
И хотя я встретил его с листовками возле супермаркета, мне больно представлять его шагающим в рядах махровых фундаменталистов вместе с оголтелыми гопниками предместий, среди перевозбужденных бородачей, которые вопят, ненавидя Израиль.
Я горько вздохнул и продолжал читать посты у себя на стене в Фейсбуке. Слова одной моей подруги-мусульманки, живущей в тысячах километрах от нас, меня ошеломили. В реальной жизни я никогда не встречал эту женщину, но мы вели с ней долгие разговоры о литературе, политике, беседовали на самые разные темы, в зависимости от новостей и настроения. Мы познакомились, когда она откликнулась на мою статью в одном психологическом журнале, где я писал о возможностях изменить свою жизнь. У нас были общие культурные ценности, мы мирно подшучивали над нашими религиями, и вот теперь она сдалась.
Мудрая добрая Малика, пишущая прекрасные стихи и замечательные рассказы, которую я ободрял, призывая продолжать литературную деятельность, поддерживал шутками и всерьез, превратилась вдруг в злобную фурию. В своих многочисленных постах, касающихся конфликта, она называет израильтян нацистами, евреев диаспоры — сообщниками, призывает ополчиться против лоббистов, уничтожать израильтян. Я окаменел. Я полагал, что и об этом конфликте мы будем говорить в том же сдержанном тоне, в каком уже обсудили множество проблем. Но нет, это оказалось невозможно. Внезапное чувство отвращения поднялось во мне. Я почувствовал себя одураченным. Вот одна из ловушек виртуального мира: чужаки пробираются в твою жизнь, становятся друзьями, занимают место в твоей истории. Но когда драма приближается к развязке, они открывают свое истинное лицо и виртуальная близость рассыпается в пыль. Сколько потерянного времени! Какое разочарование!
На секунду мне захотелось предложить ей спокойный взвешенный разговор, но ее фотографии, комментарии, замечания меня сразу же остановили. Я вычеркнул Малику из списка моих друзей. И, еще не остыв, заблокировал ей доступ к моей странице.
Хирургическое вмешательство. Болезненная утрата.
Мунир
Я продвигался вместе с небольшой плотной толпой, скандирующей враждебные Израилю слоганы. Сдержанная ярость горела в глазах манифестантов, наполняла их голоса. Она передалась и мне, как бывало на первых демонстрациях, когда я шел рядом с Рафаэлем. Здесь были белые, черные, арабы, умеренные, бородатые, молодые, старые — все ратовали за дело справедливости и были счастливы. Но я прекрасно чувствовал: защита прав палестинцев сейчас нас объединяет, но побудительные мотивы у каждой из групп свои. Измени почву — и эти группы не сойдутся. Возможность побыть вместе радует этих людей.
Фадила и Сурия шли, держась за руки. Можно было подумать, что жена боится, как бы маленькая дочка не потерялась.
Прохожие лионцы в большинстве своем отводили взгляд. Палестинцы их не интересовали. Или перестали интересовать, потому что набили оскомину. А скорее всего, люди боялись худшего. Я узнал эту опасливость, она возникает всегда, когда мусульмане шагают, сбившись в кучу. На них смотрят со страхом, недоверием и ожесточением тоже. На взгляд прохожих, в этой демонстрации участвует слишком много бородачей и юнцов-гопников из предместий, а эти люди не вызывают у них сочувствия.
Вчера в лицее ученики меня спрашивали:
— Месье, вы пойдете завтра на демонстрацию?
Я пожалел о своем посте в Фейсбуке и ответил утвердительно.
— Мы тоже идем!
Во взглядах читалось удовлетворение: мы заодно, мы воюем.
И вот сегодня мы встретились. Они несмело подошли ко мне, чтобы пожать руку, поздоровались с женой и дочкой, едва решаясь на них взглянуть, а потом, сунув руки в карманы, сбились в стайку и зашагали. Они не решались скандировать слоганы, зато всматривались в лица прохожих, ловили одобрение, которое прибавляло им гордости или, наоборот, неодобрение, которое повышало агрессию.
Глядя на моих ребят, я понял, что в этом мире мало что изменилось. Эти подростки одиноки, чувствуют себя растерянными в мире, который кажется им враждебным. Они ищут, за что им уцепиться, чтобы быть принятыми, любимыми, и готовы накинуться на каждого, кто посмеет хоть как-то их задеть. Единственная разница: преподаватель, выходец из такого же предместья, человек такой же культуры, шагает рядом с ними.
Я увидел, как они вдруг оживились, захлопали в ладоши. Группа поодаль развернула флаг Хамаса, ребята в этой группе надели платки с символами Исламского государства. Фанатики.
— Ты видишь эту гадость? — спросил я Фадилу.
— Хамас — символ сопротивления в Израиле.
— А ИГИЛ? Какое мы имеем отношение к ненормальным, которые зверски убивают всех подряд, в том числе и мусульман, если только те им не повинуются?
Жена передернула плечами.
— Невозможно все проконтролировать. На демонстрации всегда приходят экстремисты, чтобы показать себя, завербовать сторонников.
Именно это меня и обеспокоило. Реакция моих учеников показала мне, как они неустойчивы, как падки на воинственные призывы. Когда я учился в лицее, нашим героем бы Че, он был для нас символом борьбы и отваги. Мертвый герой. Ни технологии, ни авиация не уменьшили тогда еще мир настолько, чтобы призывать нас в революционные армии. Сегодня для молодежи имамы и джихадисты такие же кумиры. С той только разницей, что сегодня все расстояния сократились, молодежь призывают по-настоящему сражаться. И вместо пятнадцати минут славы Энди Уорхола[103] сулят ей вечное блаженство.
