— Да, игрок ты грошовый.
— Не понял.
— В смысле никакой игрок, — пояснил Гвин. — Кстати, ты никогда не задумывался, откуда у тебя взялся тот синяк, тогда, в Байленде? Или для тебя фингал — дело привычное?
— Задумывался. Но, учитывая мое состояние… И учитывая место действия: игровая площадка для искателей приключений в поисках фингалов. Когда ползаешь в темноте на карачках…
— В три часа ночи ты пытался забраться в постель к Деми. Это был хук справа. Так, кажется, она сказала.
— Не очень приятные новости.
— Она на тебя зла не держит. Думаю, все обошлось.
Когда половина второго сета была уже позади, зазвонил висевший на стене телефон. Гвин снял трубку: звонил Гэвин, как они с Гвином и договаривались, чтобы подтвердить дату проведения турнира знаменитостей. На благотворительные нужды. И на нужды Себби.
— Администратор звонил, — сказал Гвин Ричарду. — Сказал, чтобы ты прекратил вопить и ругаться, а не то тебя выволокут за ухо. И, должен сказать, он прав.
Через десять минут Гвин спросил:
— Счет?
— Сорок — ноль, — ответил Ричард, подходя к сетке, чтобы не кричать. — В твою пользу. Сорок — ноль и пять — один. Первый сет: шесть — два. В твою пользу. Это означает тройной матч-бол. В твою пользу. Это значит, что если ты выиграешь это очко, или следующее, или очко за следующим, то выиграешь этот сет и матч. Чего тебе прежде никогда не удавалось сделать. Ясно? Вот такой счет.
— Да ладно. Я только спросил, — сказал Гвин и выиграл очко.
Ричард принял это как подобает мужчине.
— Отлично сыграно, — произнес он, когда они пожимали друг другу руки у края сетки. — Но ты все равно никуда не годишься, и если я в следующий раз не разделаю тебя всухую, то брошу играть. Интересно, сколько ты заплатил, чтобы тебя научили всем этим штучкам-дрючкам?
— Не задавай вопросов, — сказал Гвин, — и мне не придется тебе лгать.
Второй сет, так же как и первый, завершился «мертвым» ударом в сетку. Желтый мяч угодил прямо в белую ленточку. Ричард даже позабыл, кто направил его туда. Это не имело значения. Мяч, подпрыгивая, завертелся на тросе сетки и даже прокатился по нему несколько сантиметров, прежде чем упасть. Когда в теннисе случаются такие удары, вам хочется, чтобы мяч перевалился на другую сторону. Только не на вашу. Вам всегда хочется, чтобы мяч передумал. Но мяч упал на сторону Ричарда и умер. Мячи никогда его не любили. Хочешь не хочешь, а мир ворсистых мячей со швами никогда его не любил.
_____
Они вернулись на Холланд-парк-авеню. От теннисной экипировки Ричарда исходил слабый запах стирального порошка и домашней стирки в противоположность сильному запаху одеколона Гвина и туалетной воды Фила. Деми не было дома.
— Она уехала в Байленд, — сказал Гвин. — Папаша при смерти.
После краткого ритуального обмена любезностями со своим подопечным Фил исчез. Ричарду показали, как пройти в расположенную в подвале уборную — где-то там находился душ, а также несколько пузатых бойлеров и больших камер для сушки одежды. Приняв душ, еще с влажными волосами, Ричард осмотрел плотницкий уголок под лестницей. Похоже, ничего находящегося в процессе создания здесь не было, но все же Ричард заметил старинную подставку для книг, с поверхности которой при помощи наждачной бумаги был снят почти весь лак: очевидно, Гвин собирался выдать пюпитр за творение своих рук. Ричард поднялся наверх.
— Кий не забыл? Тогда пошли.
— А Фил нам не понадобится?
В последние месяцы Гвин предпочитал более мягкую и просторную одежду: похожие на толстовки цветные рубашки навыпуск, пуловеры якобы ручной вязки, развевающиеся на ветру шарфы. Но сегодня он предстал перед Ричардом в угольно-черной строгой тройке и жесткой бабочке. Застегивая запонки, Гвин сказал:
— Это займет не больше минуты. Хочу тебе кое-что показать, прежде чем мы начнем.
По пути на верхний этаж они столкнулись с Памелой, которая молча отступила в темноту одного из дальних коридоров.
— Ты ведь уже бывал наверху?
Ричард был наверху в сопровождении Деми, когда приезжал по поводу литературного портрета Гвина. Они подходили к выходящей окнами в сад мансарде, которую Деми назвала «комнатой детства». Было до боли очевидно, что эта комната предназначается для детской: обои с картинками из сказок, викторианские игрушки (лошадка-качалка с дамскими ресницами), мягкие игрушки времен короля Георга, детская кроватка эпохи Иакова I. Гвин открыл дверь и посторонился.
Комната детства уже не была детской. Ее переоборудовали в бильярдную. Подставки для киев, перекладина для ведения счета и полукруглая стойка бара в углу с четырьмя металлическими, обтянутыми кожей табуретами, на которые можно было взгромоздиться, как на насест.
— Пришлось повозиться. Эта штука весит почти треть тонны. Пришлось укреплять пол. А внутрь заносили через крышу — они даже краны сюда пригнали. Но главная трудность, — закончил Гвин, — была в том, чтобы уговорить Деми избавиться от всего ее дерьма.
Ричард проиграл ноль — три.
Они поужинали в столовой при свечах копченой лососиной, перепелиными яйцами и креветками в горшочках, приготовленными или вынутыми из упаковки Памелой. Ричард, которого на этой стадии уже мало чем можно было поразить, был тем не менее поражен поведением Памелы. Оно просто не могло не поражать. За Ричардом Памела ухаживала сердечно; за Гвином — с мелодраматической бесцеремонностью.
— Что с ней такое? Я хочу сказать, кроме того, что она твоя подружка. Что-то не так?
— Да нет. Просто у нас с Деми в последние дни прекрасные отношения. И Одра Кристенберри в городе. — Где-то хлопнула дверь. Гвин швырнул салфетку на стол. — Думаю, мне лучше пойти и разобраться с этим.
Разбирательство заняло сорок пять минут. Ричард в это время пил и курил. Руки его были заняты: одна — бокалом, а другая — сигаретой. Когда Гвин снова появился в дверях столовой и кивнул, приглашая следовать за ним, Ричард сказал как нечто само собой разумеющееся:
— А что с этим делать? — Он развел руками над столом. Он имел в виду грязные тарелки, объедки, беспорядок…
— Памела все уберет.
Но, прежде чем этим заняться, Памела подала им кофе и бренди в восьмиугольную библиотеку (где они собирались играть в шахматы) — и задержалась, чтобы взбить для Гвина подушки и помочь ему прикурить сигару. Все это она проделала с таинственным и благоговейным выражением лица. Ричард не мог отвести глаз от шахматных фигур. От этих божественно тяжелых фигур. Даже пешки чутко откликались на силу земного тяготения — вы могли физически ощутить их связь с центром Земли.
Дверь закрылась. Они остались одни. Гвин сказал:
— Отрочество лучше всего. Хорошо, что я так поздно вышел из этого возраста. Это вершина жизни. Помнишь, как мы были сексуально одиноки? Лежишь один в постели и думаешь: господи, на свете, наверное, миллионы женщин, которые чувствуют то же, что и я. Они так же сексуально одиноки. Ничего на самом деле не меняется. Даже у Толстого были такие мысли. Время старит только тело. А в голове все остается по-прежнему. Ты, как раньше, стоишь у окна и смотришь, как они все проходят мимо. Мне по-прежнему пятнадцать. Конечно, есть разница. Они уже не там. Они здесь. Или их номера в памяти моего мобильника. Одра Кристенберри. Гэл Апланальп. Да, кстати, я перешел к Мерседес Соройя. Ты был прав. Клиенты у Гэл — брр! Романы, написанные кутюрье. Романы чемпионок по синхронному плаванию. А Мерседес. Ах, дружище. В таких глазах можно утонуть. И вот еще что: ну-ка, угадай. Гэл была от тебя без ума, тогда, давно. Когда мы были детьми. Знаешь, мне действительно повезло, что я женился на католичке. Они никогда тебя не бросят. Ага. Е-четыре. Постой. J'adoube.
