— И что же вы теперь собираетесь делать? — спросила Анжелика.
— Некоторое время побуду в Париже. Мои средства — увы! — как и ваши, весьма ограничены. Я продал одну старую ферму и голубятню. Может, мне удастся купить какую-нибудь должность при дворе…
Южный акцент, который раньше придавал его речи такую жизнерадостную окраску, сейчас звучал жалобно, даже скорбно.
— Ох, эти южане! Громогласные клятвы, громогласное веселье! А случись несчастье — и фейерверк гаснет», — подумала Анжелика, а вслух сказала:
— Я не хочу вас компрометировать. Спасибо вам, мессир д'Андижос, за все ваши услуги. Желаю вам удачи при дворе.
Он молча поцеловал ей руку и с довольно жалким видом выскользнул за порог.
Анжелика стояла в прихожей прокурорского дома и смотрела на крашеную деревянную дверь. Сколько слуг графа де Пейрака вышли через эту дверь, покидая свою впавшую в немилость госпожу, вышли, потупив взор, но с чувством радостного облегчения!
Куасси-Ба сидел на корточках у ее ног. Она погладила его большую курчавую голову, и великан по-детски улыбнулся ей.
Что ж, тысяча ливров — все же деньги. Ночью Анжелика твердо решила уехать из дома сестры, в такой обстановке жить больше невыносимо. Она заберет с собой няню Флоримона и Куасси-Ба. Наверняка в Париже можно найти скромное пристанище. У нее еще оставалось немного драгоценностей и платье из золотой парчи. Интересно, сколько за все это можно выручить?
Ребенок у нее под сердцем уже начал шевелиться, но она о нем почти не думала и не испытывала того трепета, как в первый раз, когда ждала Флоримона. Радость, охватившая ее поначалу, когда она поняла, что беременна, сменилась тревогой: ведь появление второго ребенка в такой момент — почти катастрофа. Впрочем, зачем заглядывать так далеко вперед, надо стараться сохранить мужество.
Следующий день принес некоторую надежду в лице пажа герцогини де Монпансье, который в великолепной светло-желтой замшевой ливрее, обшитой золотым позументом и черным бархатом, явился к Анжелике с запиской.
Даже на Ортанс это произвело впечатление.
Герцогиня просила Анжелику зайти к ней в Лувр во второй половине дня. На словах паж уточнил, что герцогиня живет теперь не в Тюильри, а в Лувре.
В назначенный час Анжелика перешла на другой берег Сены по мосту Парижской богоматери, к великому разочарованию Куасси-Ба, который поглядывал на Новый мост. Но у Анжелики не было ни малейшего желания протискиваться сквозь толпу торговцев и нищих.
У нее мелькнула было мысль попросить у Ортанс ее портшез на колесах, чтобы Куасси-Ба отвез ее и она не запачкала бы свое последнее нарядное платье, но, увидев надутое лицо сестры, передумала.
Платье Анжелики, сшитое из ткани двух цветов — оливкового и светло-зеленого, было легковато для осеннего дня, сырой ветер гулял по узким улочкам и по набережной, и она надела поверх шелковую, лилового цвета накидку.
Наконец она добралась до массивного дворца, на крышах и куполах которого, словно упираясь в низкое небо, торчали высокие трубы каминов, украшенные гербами.
Миновав внутренний двор, Анжелика по мраморной лестнице поднялась в апартаменты, которые, как ей сказали, теперь занимала герцогиня де Монпансье. Анжелика не могла сдержать дрожь, снова оказавшись в этих длинных галереях, мрачных, несмотря на лепные позолоченные квадраты потолка, на расписанные цветами панели, на дорогую ткань, которой были обиты стены. Слишком много было здесь темных закоулков, словно специально созданных для засады, для нападения. Каждый уголок этого старого королевского дворца, куда двор юного короля теперь пытался вдохнуть хоть немного веселья, хранил память о какой-нибудь ужасной, кровавой истории.
Некий мессир де Префонтен сказал Анжелике, что герцогиня де Монпансье находится сейчас у своего художника, в большой галерее, и предложил проводить ее туда.
Он с сосредоточенным видом шел рядом с Анжеликой. Это был человек средних лет, осторожный и рассудительный, советами которого герцогиня так дорожила, что вдовствующая королева, чтобы досадить ей, дважды добивалась изгнания несчастного.
Несмотря на тревожные мысли, которые одолевали ее, Анжелика заставила себя вступить с ним в беседу. Она спросила, каковы планы герцогини, не собирается ли она, как предполагала, в ближайшее время перебраться в Люксембургский дворец.
Мессир де Префонтен вздохнул. Герцогине взбрело в голову перестроить свои апартаменты в Люксембургском дворце, хотя они и без того хороши и в прекрасном состоянии. А пока что она переселилась из Тюильри в Лувр, не выдержав соседства с Филиппом Орлеанским, братом короля. С другой стороны, поскольку упорно поговаривают о женитьбе брата короля на юной Генриетте Английской и о том, что новобрачные будут жить в Пале-Руайяле, герцогиня все еще надеется, что сможет вернуться в Тюильри.
— Не буду от вас скрывать, сударыня, но мое мнение таково: в Люксембургском ли дворце или в Тюильри, — все равно, лишь бы только не в Лувре, — сказал в заключение мессир де Префонтен.
И, склонившись к Анжелике, он доверительно прошептал ей в самое ухо:
— Что вы хотите, ведь мой дед и отец были протестантами. Да и сам я до десяти лет воспитывался в протестантской вере. И — тут уж ничего не поделаешь! — нет такого гугенота, которому доставляло бы удовольствие ходить по галереям Лувра. Конечно, прошло уже почти сто лет с той ужасной ночи святого Варфоломея, но мне иногда кажется, что на каменных плитах Лувра я вижу кровь. Мой дед со всеми подробностями рассказывал мне об этой трагедии. Ему было тогда двадцать четыре года, и он чудом уцелел во время этой резни. Вот, взгляните… из этого окна король. Карл IX стрелял из аркебузы в сеньоров-протестантов, которые пытались спастись вплавь через Сену и добраться до Пре-о-Клер. Мой дед вспоминал, как Карл IX, бородатый, огромный, со зверски искаженным лицом кричал: «Убивай! Убивай всех! Не щади никого!» Всю ночь напролет в Лувре лилась кровь. Убивали в каждом закоулке, из всех окон выбрасывали трупы. Вы не гугенотка?
— Нет, сударь.
— В таком случае не знаю, почему я вам это рассказываю, — задумчиво проговорил мессир де Префонтен. — Сам я католик, но воспитание, полученное в детстве, оставляет глубокий след. С тех пор как я живу в Лувре, меня мучат по ночам кошмары. Я внезапно просыпаюсь от криков, которые мне слышатся из галереи: «Убивай! Убивай!» Меня неотступно преследует топот сеньоров-протестантов, бегством спасающихся от своих убийц… Честно говоря, сударыня, я даже думаю, уж не бродят ли по Лувру призраки… Кровавые призраки.
— Вам бы хорошо попить настой из каких-нибудь снотворных трав, мессир де Префонтен, — посоветовала Анжелика. Ей стало не по себе от его мрачных воспоминаний. Слишком свежо было в ее памяти неудачное покушение на нее, покушение, которое стоило жизни Марго, чтобы она могла отнестись к рассказу мессира де Префонтена как к игре больного воображения.
Убийство, насилие, предательство, самые гнусные преступления притаились в чреве этого огромного дворца.
