сквозь позвоночник простреливает электричество. Точнее, я думаю, что вскакиваю, пока не понимаю, что мои запястья скованы наручниками в изголовье кровати. Откуда влага в паху понимаю гораздо позже. Прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы расклеить опухшие после вчерашнего дежурства глаза. Дёргаю руками в попытке избавиться от этой хрени и вообще понять, какого хрена происходит. Ответ получаю, когда член оказывается в жарком ротике Аномальной. Прихватив ствол губами, медленно скользит вниз, заглатывая. Я, блядь, уже готов накормить её спермой вместо завтрака. И без того приходится дрочить в ванне каждый раз, как возвращаюсь с работы, чтобы не коснуться её и не навредить малышкам.
— Какого хера ты вытворяешь, Ди? — рычу заплетающимся языком.
Она без спешки ползёт вверх, посасывая эрекцию. С пошлым причмокиванием вынимает изо рта, но при этом ведёт языком по ободку шляпы, с откровенным желанием глядя мне чётко в глаза. Яростно дёргаю чёртовы наручники, но Демоница сковала намертво.
— Дикарка! — рявкаю, стараясь вывернуться так, чтобы она перестала отвлекать меня своим видом. Голая, мать её, грудь, задевает восставшими, слегка припухшими сосками ноги. Совсем немного округлившийся живот. И, блядь, её беременность заводит ещё сильнее. — Прекрати это. Нам нельзя.
— Можно. — отсекает с многозначительной улыбкой. Не разрывая визуального контакта, замедленно опускается персиковой блестящей от слюны плотью по члену. Так же возвращается обратно и сипит: — Теперь можно.
И, блядь, принимается смачно сосать и облизывать готовый к извержению хрен. Желание намотать черноту её волос на кулак пробивает дозволенную шкалу. Как обезумевший дёргаю руками и сыплю матами. Её смех из-за занятого членом рта, больше смахивает на вибрирующий горловой хрип. Она наращивает темп, прекрасно зная, как и чем сорвать мне башню. Быстро скатывается языком к яйцам, но обратка совсем медленная.
— Я сейчас кончу. — выталкиваю ржавым скрипом, а она только смеётся.
— Именно этого я и добиваюсь, Хулиганчик.
И именно это синеокая, сексуальная, возбуждающая похоть и воспаляющая все нервные окончания сучка и получает. С глухим звериным рёвом изливаю сперму в её горло. Су-ука, как же охуенно она делает глубокий минет. И совсем не охуенно то, что после него я хочу её выебать ещё больше. И желательно жёстко и грубо, как нам обоим нравится, но, мать вашу, мне нельзя её ебать вообще никак.
— Теперь расстегни ебаные наручники. — шиплю, как только Дикарка проглатывает семя, но у неё определённо другие планы. Рьяно слизывает всё, что не уместилось во рту и пролилось на пах. Зигзагами ведёт языком по изрезанному венами стволу и взмокшей мошонке. — Диана, блядь, тормози.
— Не тормозну. — сечёт она, сверкая чёрными дырами зрачков. — И не расстегну.
Не оставив ни капли спермы, ползёт вверх по моему телу. Целует и лижет живот, грудину, горло, заставляя меня задыхаться от болезненного возбуждения и одновременно одуряющего удовольствия. Равняется со мной, вытягивая обнажённое тело вдоль моего и жарко целует. У меня же не только башню, но и яйца рвёт. Одному дьяволу известно, как сильно я её хочу. Два месяца мы спим в одной постели, но максимум, который я нам позволяю — ласкать её пальцами или языком. Она же только дрочит мне, ибо от минета происходит короткое замыкание, и я с трудом держу себя в руках. Су-у-ка… Два грёбанных месяца я каждую ночь прижимал её к себе, но даже думать себе запрещал о большем.
Её почти незаметно выпуклый животик плотно прилегает к моему напряжённому.
— Диана, хватит. Навредим малышкам. — шепчу ей в рот в попытке вразумить, но сучка затыкает меня, нырнув языком в рот.
Блядь, да какого хера она вытворяет? Всё время тряслась над беременностью, сидела на диете, пила витамины секунда в секунду, в больницу на осмотры ездила чаще, чем я на работу. Понимаю, что с её страстностью сложно держать свои желания, но не рисковать же нашими дочками.
Прикусываю её язык достаточно сильно, чтобы избавить её от дурманящего хмеля. Дикарка резко подрывается и как настоящая кошка рычит:
— Какого хрена?!
— Тот же вопрос к тебе, блядь! — рыкаю бешено. — Какого хрена ты делаешь, Ди?! Ты, блядь, не хуже меня знаешь, что Людмила Михайловна напрочь запретила сексуальную активность!
— Тебе не кажется, Северов, что называть блядью мать своих детей не лучший вариант? — возмущается Дикарка, но это не мешает ей щедро заливать член нектаром и ёрзать по нему промежностью.
— А тебе, твою мать, не кажется, что рисковать МОИМИ, — это прям жёстко подчёркиваю, — детьми не лучший вариант? — цежу сквозь зубы.
— А тебе, твою мать, не кажется, Егор, что я бы ни за что на свете не поставила их жизни под угрозу? — плещет ядовитым голосом Демоница, грызнув за плечо. — И тебе не кажется, что если бы ты вчера не отрубился, как только добрался до постели, то знал бы, что Людмила Михайловна сказала, что всё в порядке и мы можем заниматься сексом, только без перебора.
Выплюнув это мне в лицо, перекатывается с меня, тяжело дыша и, блядь, начинает плакать. Заебись!
Это гормоны. Всего лишь гормоны! — убеждаю себя мысленно.
Дианка отворачивается. Я стараюсь уговорить её расстегнуть браслеты, но она даже не реагирует. Вся эта и без того дерьмовая ситуация осложняется тем, что я не могу обнять её и прижать к себе. Только так она успокаивается.
— Малышка, успокойся. — прошу, выпустив воздух вместе со злостью. — Я не прав. — признаю прямо. Если бы не перекошенные от странного сна и похоти мозги, то в жизни даже мысли не допустил, что она пойдёт на такой риск. — Дианка, я дебил. Извини. Ты имеешь право злиться.
Ещё раз всхлипнув и шмыгнув носом, встаёт с кровати и, виляя голой задницей, выходит из спальни. Охуев от такого расклада, приказываю себе не психовать и не орать. С её нестабильным гормональным фоном такие заскоки происходят раз в пару дней, как нехер делать. Вот только мне, сука, ни разу не приходилось лежать пристёгнутым к сраной постели. В бессилии скрежещу зубами и щёлкаю челюстями. Чтобы хоть немного оторваться, в мыслях ставлю Дикарку на четвереньки и жёстко трахаю её аппетитную задницу. Зря я об этом думаю. Пиздос как зря. Вся нижняя часть тела пылает и ноет. Опускаю веки, беззвучно сыпля матами. Но когда бедро обжигает острой болью, ору уже
