меня никакого внимания.
— Что за дерьмо!
— Ты ошибаешься, — возразил джин. — У дерьма есть цвет, запах, а иногда даже имя.
Саатчи неслышно открыл ближайшую дверь — через свет, ударивший в глаза, в комнате нельзя было ничего разглядеть — и шагнул за порог. Его силуэт махнул рукой, приглашая следовать за ним.
Как только я закрыл за собой дверь, что-то щелкнуло и ослепительный свет сменился привычным, комнатным. Мы стояли в внутренностях огромного часового механизма. Шестерни разного размера неслышно кружились над нашими головами, созвездия винтиков казались нарисованными простым карандашом, к безупречно гладким дискам на потолке хотелось приложить руку.
— Я мертв?
— Чтобы оказаться здесь, это совсем не обязательно.
— Что это за место? — от живого механизма невозможно было отвести глаза.
— Ты в гостях у Саатчи. Круто? Правда, никаких часов до этого механизма не существует в принципе — кто бы следил за земным временем? Ужасно жаль, что я не был рядом в тот момент, когда изобретали механические часы, — я бы подсказал, что форма круга выбрана неправильно: не нужно копировать солнечные часы, прибор для измерения времени должен быть в форме стрелы. Смотри, и жизнь ваша не была бы такой однообразной.
Я представил часы в форме стрелы, где стрелка движется от оперения к острию. Ровно в полночь пружина щелкает, и тонкая алюминиевая полоска, достигнув того острия, снова оказывается у стартовой риски. Если бы такие часы и изменили нашу жизнь, то только добавили бы в нее отчаяния. Не удивлюсь, если эту идею Саатчи подкинул Сизиф.
— Никогда не думал, что у джиннов могут быть дома.
— Только если их кредитная история чиста для ипотеки, — Саатчи хлопнул рукой по колено, награждая себя за остроумие. — Шучу. Конечно, могут быть — разве мы не люди?
Он вытянул свою светло-серебристую руку рядом с моей, живой, пожалуй, чтобы добавить красок во вторую шутку, но повторно себя по колено не хлопнул.
Я почувствовал движение воздуха у лица, и вдруг с неба свалилась сова — такая же серая, как и все вокруг, — и ловко, но неслышно спикировала на вытянутую руку Саатчи. От неожиданности джин немного очнулся и даже дернул концовкой, но уже через мгновение рассмеялся.
— Привет, друг. Соскучился? — Саатчи почесал пальцем под клювом птицы и пригладил оттопыренное перышко.
Птица переместилась поближе к его лицу и вытянула голову — потереться о нос. Я впервые такое видел. Впрочем, все, что происходило здесь, было для меня впервые.
— Как-то из-за тебя у меня случится первый в истории джиннов инфаркт. Эдем, познакомься с моим другом. Правда, имени у него нет — я ведь ему не хозяин, чтобы давать имя.
— Откуда эта сова? — я робко коснулся пальцем крыла, птица повернула голову и принялась разглядывать незнакомое ему существо.
— Не путай, это сыч. Появляется когда захочет, и делится свежими историями. Удивительно, как неслышно они летают. И мне бы так хотелось — раскинуть руки и подняться в бесшумный полет.
Саатчи резко поднял кулака и открыл: на его ладони появилась белая мышь. Сыч переключил внимание на нее. Джин уронил мышь, она пискнула, ударившись о пол, и сразу же юркнула в дальнюю часть комнаты. Сыч выжидал. Лишь когда мышь исчезла за поворотом — до этого момента я был уверен, что никакого поворота там нет, и это сплошная белая стена, — сыч подался вперед, отпустил руку Саатчи и стремительно спикировал за добычей. Он исчез так же неслышно, как и появился, и уже через мгновение мне казалось, что все это было только сном.
Если это действительно сон, то пора просыпаться — я не завершил важного дела.
— Почему мы не на стадионе, а я не в теле президента? — тон моего вопроса был где-то посредине между вызовом и откровенной грубостью.
Джин глубоко вздохнул, словно я только что всерьез обидел его.
— Вот так, ты приглашаешь человека в свой дом, а он, даже не присев и не сказав пару комплиментов, все говорит об одном. Где вас учили манер, молодой человек? В Поплавском университете?
— Присесть? Да у тебя пустая комната!
— А что поделаешь? Мы не едим, не спим, не устаем, не принимаем душ, — джин с подозрением нюхнул себя под мышками. — Остается только творить. Вот, например, цени.
Саатчи потер пальцами — и с пола вынырнула широкая шахматная доска с причудливыми черными и белыми фигурами на ней. Джин схватил одну из фигурок, напоминающую смесь осла и зайца и краем ногтя почистил ей длинные уши.
— Эти шахматы создал я. Здесь тридцать две разные фигуры. Вот эта, например, он бросил ее мне, ходит на клеточку или две по диагонали, только если занимаемое поле находится под защитой одной из фигур. Попробуй угадать следующий ход противника — представляешь, какое пространство для комбинаций! — сказал Саатчи и вполголоса добавил: — Эх, сыграть бы в такое с дьяволом!
Длинноухая фигура мгновенно переняла температуру моего тела. Испугавшись, что она мне подмигнет или оскалится, я повернул ее на доску. Джин дунул, и фигуры задвигались. Игра, правила которой вряд ли можно было понять раньше, чем через неделю внимательного изучения, началась.
— Разве дьявол играет в игры? — спросил я, не отрывая глаз от доски.
Саатчи, восхищенный не меньше, чем я, осуждающе покачал пальцем, и одна из фигур, похожая на жука-скарабея, вернулась на место.
— А кто, по твоему мнению, их придумывает?
В конце концов, хаотические движения фигур мне надоели. Саатчи это заметил, потер пальцами, шахматная доска вернулась в пол, и мое наваление исчезло вместе с ней.
Вместо этого рядом с джином появилась стена тумана. Рассеявшись, она открыла книжный шкаф с одинаковыми белыми обложками. Саатчи взял книгу наугад и бросил мне.
Я взглянул на обложку, но увидел незнакомый язык и разочарованно повернул его джину.
— Я не знаю греческого.
— Древнегреческий, — Саатчи провел пальцем по корню и, ужав книгу на полку, вынул другую. — Трактат о комедиях ты не оценил, а как насчет этого?
Книга, которую я поймал на этот раз, оказалась вторым томом «Мертвых душ». Я пролистал несколько страниц, чтобы убедиться, что
