Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
— Да, — так же язвительно ответил Черут. — Мой совет таков: во-первых, слушать добрых советов, когда их дают, а во-вторых, бросить это в реку. — Он указал на упакованную статую и запечатанный ящик с мундиром.
Не дожидаясь, пока он закончит, Зуга повернулся к нему спиной и прокричал:
— Сафари! Всем подняться на ноги! Выступаем!
Они медленно продвигались на запад и немного на юг, но маршрут, проложенный сетью рек и затопленных долин, слишком сильно уводил их на запад, и даже Зуге было трудно сохранять спокойствие.
На шестой день дождь стих, сквозь просветы в тучах проглянуло небо, вымытое до глубокой аквамариновой синевы, и появилось набухшее жаркое солнце. Под его лучами от одежды повалил пар, а лихорадочный озноб носильщиков утих.
Даже при сомнительной точности хронометра Зуге удалось в полдень по местному времени наблюдать прохождение солнца по меридиану и определить широту. Они ушли на юг не так далеко, как он полагал по навигационному счислению пути, и поэтому, возможно, продвинулись на запад даже дальше, чем показывали его предположительные вычисления долготы.
— В стране Мзиликази климат суше, — успокаивал себя Зуга, упаковывая навигационные приборы в промасленную кожу, — а я англичанин, внук Тшеди. Что бы там ни писал старина Том, даже матабеле не посмеют преградить мне путь. — К тому же с ним талисман, каменная птица, и он защитит его.
Баллантайн решительно повернул на запад и повел свой караван дальше. Ко всем их страданиям добавилось еще одно несчастье. У них не было мяса, не было ни крошки с того дня, как они ушли из покинутого города.
После первого натиска дождя огромные стада животных, собиравшиеся у последних невысохших прудов и источников, свободно разбрелись по всей обширной стране: каждая канава и неровность почвы наполнились свежей сладкой водой, а выжженные солнцем равнины зазеленели первыми робкими побегами молодой травы.
За пять дней похода под дождем Зуга видел только небольшое стадо козлов, самой невкусной африканской дичи — их мясо пропитано отвратительным, похожим на скипидар мускусным запахом. Могучий козел в косматой сливово-коричневой шубе во главе группы безрогих самок галопом проскакал мимо охотника, высоко вскинув голову с широко раскинутыми рогами, похожими формой на лиру. С каждым прыжком ярко вспыхивало белоснежное круглое пятно под хвостом. Он пронесся сквозь мелкую изморось и исчез в кустах хурмы. Зуга вскинул тяжелое ружье и навел на козла.
У него за спиной голодные носильщики повизгивали от предвкушения, как свора охотничьих собак. Зуга мгновенно прицелился и нажал на спусковой крючок.
Под ударом бойка пистон взорвался с резким треском, но вслед за этим из дула не вырвалось пламя, не прогремел выстрел, не раздалось тяжелого глухого удара свинцовой пули о плоть. Ружье дало осечку, и красавец козел галопом увел свой гарем подальше от опасности. Они тотчас же исчезли в кустах за завесой дождя, и стихающий топот их копыт звучал как насмешка над человеком. Вытаскивая пулю и патрон похожим на штопор инструментом, прикрепленным к шомполу, он раздраженно ругался. Оказалось, что предательский дождь каким-то образом проник в ствол, возможно, через боек ударника, и порох намок так, словно ружье уронили в бурный коричневый поток.
На шестой день солнце палило во всю мощь, и Зуга с Яном Черутом на несколько часов разложили грязно-серое содержимое мешков с порохом на ровной скале и как следует просушили его, чтобы уменьшить вероятность того, что в следующий решающий миг ружье опять даст осечку. Пока порох сушился, носильщики сбросили поклажу и, хромая, пошли искать местечко посуше, чтобы вытянуть ноющие руки и ноги.
Но вскоре небо снова затянулось, и они торопливо собрали порох обратно в кисеты. Когда упали первые тяжелые капли дождя, охотники упаковали кисеты в истрепавшуюся промасленную кожу, засунули под свои объемистые кожаные фуражки и с поникшими головами, молчаливые, голодные, замерзшие и несчастные, снова побрели на запад. От хинина у Зуги звенело в ушах — первый побочный эффект больших доз лекарства, принимаемых в течение долгого времени. Этот звон в ушах может в конечном счете привести к необратимой глухоте.
Несмотря на мощные ежедневные дозы горького порошка, однажды настало утро, когда Баллантайн проснулся с ломотой в костях и с тупой болью в голове, словно на глаза давил тяжелый камень. К полудню его трясло, по жилам растекался то пылающий жар, то ледяной могильный холод.
— Прививная лихорадка, — философски сообщил Ян Черут. — Она или убьет вас, или сделает к ней невосприимчивым.
«Некоторые люди, похоже, обладают естественной невосприимчивостью к этим болезням, — писал его отец в своем трактате „Малярийные лихорадки тропической Африки: их причины, симптомы и лечение“, — и существуют свидетельства тому, что эта невосприимчивость передается по наследству».
— Посмотрим, знал ли старый черт, о чем говорил, — пробормотал Зуга сквозь клацающие зубы, запахивая полы мокрой вонючей кожаной куртки.
Ему не приходило в голову хоть ненадолго остановиться из-за своего нездоровья; он не сделал бы такого послабления ни одному человеку, не рассчитывал на него и сам.
Он мрачно плелся вперед, при каждом шаге колени подгибались, предметы расплывались, перед глазами кружились искры, извивались черви, летали мошки. Маленький готтентот шел позади и то и дело касался его плеча, возвращая заплетавшиеся ноги Зуги на тропу.
По ночам его пылающий лихорадкой мозг терзали кошмары, преследовали громоподобное хлопанье темных крыльев и тошнотворная змеиная вонь. Он просыпался с криком, задыхаясь, и нередко обнаруживал, что Ян Черут, успокаивая, придерживает рукой его трясущиеся плечи.
Когда в следующий раз ненадолго прекратился дождь, первый приступ лихорадки ослаб. Можно было подумать, что яркое солнце, казавшееся еще жарче из-за того, что в воздухе слишком долго держалась влага, выжгло сырость из его мозга и ядовитые миазмы из крови. Голова его прояснилась, пришло хрупкое ощущение здоровья, но в руках и ногах еще сохранилась слабость, а справа под ребрами засела глухая боль — печень была опухшей и твердой, как камень, обычное остаточное явление лихорадки.
— Все будет в порядке, — пророчествовал Ян Черут. — Вы справились быстро, быстрее, чем обычно человек поправляется после первого приступа лихорадки. Ja! Вы человек Африки — она пустит вас к себе, приятель.
Ноги Зуги еще подгибались, голова кружилась, и ему казалось, что он не ступает по раскисшей земле, а летит над ней. Тогда-то они и заметили след.
Огромный слон оставил в липкой красной грязи следы глубиной сантиметров по тридцать. Цепочка глубоких выбоин протянулась по земле, как ожерелье из черных бус. Громадные подошвы отпечатались в грязи, как в гипсе: различалась каждая трещинка, каждая вмятинка на коже, каждая неровность, прорисовывались даже тупые ногти. В одном месте, где размякшая почва не смогла выдержать его вес, слон погрузился почти по брюхо. Он пытался выбраться, помогая себе клыками, и на земле остались следы длинных толстых бивней.
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
