Я вылез на край бассейна.
Я представлял из себя теперь странное существо — острый край стеклянного диска выходил из головы подобием гребня — от адамова яблока в горле, через губы, линию носа — огибал голову и уходил в затылок, чтобы снова показаться спереди. Я чувствовал, что он медленно вращается вокруг своей оси, но это никак не мешало, и только, пожалуй, неясное удвоение глаз в отражениях стекла перед самым носом было помехой для восприятия. При этом я почувствовал, что к диску нельзя прикасаться руками, щупать на предмет вульгарной проверки: есть ли он на самом деле или только мерещится. Я понимал также, что со стороны никто кроме мага не заметит ничего особенного в моем облике. Наскоро обтерев влагу махровым полотенцем, чувствуя необычайный прилив бодрости и исключительной концентрации восприятия, уже ни капли не обеспокоенный диском, закатившимся в голову, даже тихонько посвистывая что-то из Россини, из его увертюр, я помчался к себе в каюту.
Переодевшись в сухое, я предупредил дежурного офицера группы, что спускаюсь в трюм, в запасную каюту Розмарин. Но от всякой помощи и страховки решительно отказался. Чем может обыкновенный офицер помочь магу? После сеанса связи с маэстро я чувствовал себя абсолютно уверенным в победе над Гёрсой.
Поколебавшись, я выбрал в качестве оружия обыкновенный обрывок шпагата, которым легко смогу затянуть горло врага. Только смерть Герсы освободит меня от кошмарной потери памяти, и беспамятству будет положен конец. Эхо твердо обещал это.
А теперь внимание!
Охотник ходит тихо.
Было ровно без двух минут два часа ночи, когда я подкрался к двери каюты на нижней палубе. Прислушался. За стальной дверцей — смертельная тишина. Мой офицер успел побывать здесь дважды — вскоре после отплытия и в полночь, — но ничего и никого не обнаружил,-никаких вещей, никаких следов присутствия женщины. Стюард сообщил, что хотя данная каюта действительно продана, но пассажир еще до сих пор не появился.
К бою!
Я принял первую позу подготовки мага к бою — закрыл глаза. Печальный опыт показал, что прямым взглядом я не могу узнать живую Гepcy и постоянно становлюсь жертвой оптических обманов и визуальных ловушек. Вслепую — наощупь — я вставил поддельный ключ в замочную скважину и открыл дверь. Войдя в каюту, я тутже принял вторую позу боя — отвернулся от каюты лицом к двери, которую закрыл за собой и только после этого открыл глаза, ожидая нападения сзади.
Нападение всегда с головой выдает врага и бесповоротно обнаруживает его местонахождение и вид оружия нападения… но ничего не случилось. Оставаясь в прежнем положении вызова — спиной к врагу, провоцируя атаку, — я вставил ключ с обратной стороны в дверь и аккуратно и медленно закрыл замок на два поворота, отрезая всякую возможность отступления и уж тем более, бегства. И снова ничего не последовало. Полная абсолютная неподвижная тишина за спиной… Но мага не так легко обмануть, я заметил кровь на ключе и убедился, что попал в логово Герсы, ведь именно кровь на ключе — лейтмотив истории Перро о Синей Бороде. Увидев в секретной комнате убитых жен мужа, бедняжка в испуге обронила ключ на пол, залитый кровью, и уже больше не смогла смыть с ключа кровавую каплю… Тогда я посмотрел вправо от себя и обнаружил на стене то, что искал — плоское туалетное зеркало размером с раскрытую книгу. Отлично! Зеркало — главное оружие мага; и я спокойно, четко и открыто повернулся к нему лицом. Есть! Правило взгляда сработало — я увидел за своей спиной, в зеркале отражение змеи на полу каюты.
И я резко повернулся лицом к врагу.
На паркетном полу тесной каюты без иллюминатора, посреди комнаты, — открыто и бесстыдно — раскинув руки и ноги лежала мертвая Гepca. Та самая, которую я видел на столе в кают-компании. Обезображенный осколками багрового стекла труп был просто брошен с размаху на пол.
Я оставался стоять в прежней позе, у порога каюты, спиной к зеркалу, — в полной боевой готовности — пристально и подробно оглядывая распростертое неподвижное женское тело. Сердце билось ровными толчками, — я не испытывал ни страха, ни отвращения. Нет! Я испытывал чувство величайшей опасности. Впервые в жизни я явственно понимал, что жизнь отныне висит на волоске, я уже не Герман, а куриное яйцо между молотом и наковальней. Но я только кажусь куриным, на самом деле я — змеиное яйцо! Если Эхо прав, — а он прав, прав — и Гepca жива, то труп отлично видит меня и только лишь гениально имитирует смерть и окоченение членов, чтобы напасть на мага в решительный момент атаки.
Я стоял непоколебимо как скала, прижавшись к зеркалу, заслонив тыльную сторону воина от нападения, у порога каюты, и с неослабным вниманием охотника хладнокровно рассматривал труп в поисках признаков жизни врага. Труп явно готовили к вскрытию, как было решено в кают-компании после вопля покойницы, и в области солнечного сплетения сверкала стальная рукоятка скальпеля. Хирургический скальпель патологоанатома был глубоко всажен в тело… но сам вид его, незамутненный пальцами блеск стали, сверкание ножа в центральной точке жизни был слишком демонстративен, словно охотника хотят убедить во чтобы то ни стало: я мертва, мертва, Герман! Я продолжал выдерживать внимание с хладнокровием зверя, следящего из засады за жертвой. Я не верю твоей смерти, Герса! Сначала я заметил, что пальцы ее левой руки, отброшенной к ножке дивана, — указательный и большой палец — словно бы в агонии сжаты, и между подушечками пальцев виден острый край красного — опять лейтмотив крови! — стеклышка. При нападении этот острый клювик стекла может сыграть роль адского лезвия. А на правой, на правой руке, я заметил, что нижняя фаланга среднего пальца обвита прядью густых черных волос. И я сразу узнал их — это был клочок волос, вырванный из бороды гадкого карлика… Не теряя выдержки, я осторожно перевел взгляд с мертвого тела на диван и увидел то, что и должен был увидеть — убитого коротышку, завернутого в одеяло. Из тюка торчали наружу только его узловатые ноги в красных носках. А на столе у дивана сиял набор хирургических инструментов в раскрытом хирургическом кейсе из алюминия. Мне Словно предлагали протянуть руку к такому богатому выбору оружия и выбросить из рук никчемный обрывок шпагата.
Тут я наконец заметил первое движение, словно бы что-то шевельнулось в нагих губах. Я присмотрелся внимательней. Я не ошибся! На нижней губе покойницы появилось несколько черных штрихов, затем точно такие же штришки — числом три — возникли на верхней губе.
Первая струйка пота скользнула по спине. Поза воина — такой же труд, как сам бой! Неужели она хочет что-то сказать?
Но нет! Раздвигая оголенные губы, цепляясь лапками, из глубины рта на лицо покойницы вылез огромный сверкающий жук-носорог. Вторым движением стал его прыжок. Напружинив лапки, он мощно скакнул в мою сторону и, разломив надкрылия, брызгая кисеей махалок, стремительно полетел к лицу, целясь прямо в мой рот. Я дрогнул и инстинктивно отпрянул, больше от отвращения, чем от страха. Берегись, Герман! Жук налетал с адским железным скрежетом жвал, налетал, оглушая грохотом крыльев. Налетал, и слепил меня гадким смарагдовым брюшком, под которым трещали мохнатые крючья лапок. Боже! Я видел жука словно через увеличительную линзу — так он был огромен и мерзостен. От мысли, что жук целит мне в губы, чтобы проникнуть в мой рот, словно я тоже покойник! — чуть не вырвало прямо на голую Герсу.
