Но он тут же взял себя в руки.
– Простите, я не представился, – спокойно сказал он. – Меня зовут Петр Аркадьевич Аракчеев, и я…
– Мы прекрасно знаем, кто вы, – отбрила бабушка. – Вопрос в том, зачем вы здесь?
– Мне нужно поговорить с Марианной. Она сбежала так неожиданно, что я…
– Не понимаю, о чем вам говорить с моей внучкой. Она работала на вас, потом оставила работу, потому что выполнила свою задачу. Если вы не выплатили ей всю сумму вознаграждения, можете перевести деньги на карту. Остальное… зачем?
– Послушайте, Нинель Владимировна… – начал сердиться Петр.
– Нет это вы послушайте! – бабушка ткнула пальцем его в грудь, прямо в галстук. – Как понимаю, моя внучка неосмотрительно вступила с вами в отношения. Но вы – совершенно не тот человек, который может сделать ее счастливой. Люди вашего класса – воры, преступники, которые нажили свои деньги грязными методами, и не привыкли считаться ни с кем! У вас нет ни подходящего воспитания, ни деликатности, ничего! Марианна поняла свою ошибку и вовремя ушла. А вы имеете наглость заявиться сюда и что-то требовать! Вы что, не понимаете, что вы ей совершенно не пара? Вы ее недостойны!
В начале бабушкиной тирады Петр гневно сверкнул глазами. Но потом стал слушать ее с любопытством, и даже некоторым юмором.
– У вас сложилось обо мне неверное мнение, – попробовал возразить он.
– У меня не бывает неверного мнения. Я сорок лет проработала в школе.
– Это видно, – любезно согласился Петр.
– Ишь какой хам! – шепотом восхитилась баба Соня в коридоре.
– Марианна, – Петр попробовал обойти бабушку. – Послушай, нам надо поговорить. Мы можем выйти?
– Она никуда с вами не пойдет!
– Мама, хватит командовать! Пусть решают сами! – Алла хлопнула ладонью по столешнице.
От удивления, что ее дочь взбунтовалась, Нинель Владимировна всплеснула руками и замолчала. Но тут же набрала воздуху в грудь, чтобы продолжить гневную речь.
Марианну от напряжения стало подташнивать.
– Уведи своего молодого человека, – быстро сказал Микаэль и легонько подтолкнул ее в плечо. – А то сейчас будет драка…
– Вас, молодой человек, вообще никто не спрашивает, – набросилась на него Нинель Владимировна.
Марианна очнулась.
– Бабушка! – она хлопнула рукой по столу, в точности, как ее мать минуту назад – только громче. – Тебя тоже никто не спрашивает. Я буду с ним говорить, и точка!
Она вскочила с табурета, схватила Петра за рукав пиджака и потащила за собой, прочь из кухни, мимо притаившейся бабы Сони, мимо горы грязной обуви в прихожей.
– Идем на улицу, – сказала она, задыхаясь и рывком открывая дверь. – Там побеседуем, если тебе так хочется.
41На лестничной площадке Марианна отпустила рукав своего спутника и быстро пошла вниз по лестнице на негнущихся ногах, с пустой головой и колотящимся сердцем. Она отчаянно трусила и хотела, чтобы непростой разговор поскорее остался позади.
Она чувствовала взгляд Петра на своей шее. От этого взгляда каменела спина и волоски на загривке вставали дыбом.
Скрипнула подъездная дверь. Улица встретила свежим ветерком, который очень кстати остудил пылающие щеки.
День был солнечный, но прохладный. Петр встал у подъезда, сунув руки в карманы брюк.
– Куда теперь? – спросил он угрюмо. – Может, найдем кафе поблизости?
Марианна огляделась. И правда, куда теперь? Где найти укромный уголок для выяснения отношений? Кафе поблизости не было, только рюмочная, где вечно толкались неопрятные мужчины с сизыми носами.
И во дворе старой пятиэтажки ни скверика, ни беседки. Лишь ряды автомобилей, чахлые кустики шиповника и нищая детская площадка.
Ветер перекатывал бумажки возле урны. Качели легко покачивались со зловещим скрипом. Под турником на корточках сидели представители местной шпаны.
– Никуда, – мрачно ответила Марианна. – Если собрался говорить – будем говорить прямо здесь.
Ей не хотелось затягивать эту встречу, не хотелось никуда идти. Чем дольше она будет находиться в компании Петра, тем больнее ей будет сказать: «Прощай, мы друг другу не подходим. Всего тебе хорошего».
Она была уверена на сто процентов, что их разговор закончится именно так. Ну, может, еще слезами. Она будет плакать, а Петр сердиться.
– Ладно, – покладисто согласился Петр. Марианна целеустремленно пошла на детскую площадку и уселась на качели.
Петр встал напротив. Марианна молчала и смотрела на него непримиримым взглядом. Петр вздохнул, потер ладонью затылок, неловко покрутил головой, озираясь, потом опять сунул руки в карманы.
Он явно растерялся и не знал, как начать разговор. Это ободрило Марианну. Она посмотрела на него смелее, и сердце ее болезненно дрогнуло.
Ветер слегка трепал его русые волосы. В его светло-зеленых глазах мелькало непривычная растерянность, но его жесткие губы – губы упрямца и деспота – были плотно сжаты и не выдавали его чувств. Острые скулы, впалые щеки, беспощадная челюсть.
Нет, разговор не будет простым, с отчаянием подумала Марианна. Ей хотелось быть холодной, решительной и равнодушной, но она против воли испытала трепет и томление.
Ужасно, но ее так и тянет коснуться пальцами его гладкой щеки, пробежаться до виска, положить руку на его затылок, притянуть к себе и поцеловать эти твердые губы, и почувствовать его запах – холодный, пряный, как северный ветер!
Она взялась за шершавые цепи качели, легко оттолкнулась, ну тут же уперлась ногами в землю. Отстраненно отметила, что выскочила на улицу в клетчатых домашних тапочках. Чудной у нее, должно быть, вид.
– О чем ты хотел поговорить? – спросила она, глядя на полуоторванный бантик на правом тапке.
– Марианна, почему ты сбежала? – спросил он с обманчивой мягкостью. От его хрипловатого голоса у нее по животу пробежала жаркая волна.
– Потому что я поняла, что нам нужно расстаться, – она упорно отказывалась смотреть собеседнику в лицо.
– Ты это поняла это только вчера? После того… инцидента?
– Я всегда сомневалась, – ответила Марианна, несколько покривив душой.
– Марианна, знаю, я очень виноват перед тобой. Я должен извиниться.
– За что именно?
– За все. Я тебя обидел. Полагаю, своим тоном, резкостью.
– Ты был самим собой, вот и все, – она опять оттолкнулась ногами и качнулась вперед и назад. Качаться было неудобно – шарниры у качелей оказались неподатливыми и заедали, да и тапочки так и норовили свалиться.
– И кем же я был?
Вопрос оказался неожиданным, но ответ выскочил сам собой.
