– Наши с тобой сыновья! – перебила она его. – И я намерена рассказать тебе о движении за соблюдение прав женщин!
– Лет четыреста! – шепотом ответила она.
– Ну в таком случае я дам тебе время на это! – отозвался Николас.
– Да, – сказала она улыбаясь. – Время! У нас с тобой будет столько времени, сколько нам нужно!
– Всегда! Я стану любить тебя сквозь время! Дуглесс ощутила на себе его руки, его губы прижались к ее губам, но уже в следующее мгновение она оказалась в церквушке Эшбертона, а в небе над ней, оставляя след в облаках, летел реактивный самолет.
Глава 20
Дуглесс не плакала – ощущения ее были слишком глубокими, слишком значительными, чтобы просто расплакаться. Она сидела на полу маленькой церкви в Эшбертоне и знала, что за спиной у нее мраморное надгробие над могилой Николаса. Она не находила в себе сил взглянуть на него и вместо теплой плоти Николаса увидеть его запечатленным в холодном мраморе.
Некоторое время она сидела и смотрела на интерьер церкви – такой старый, такой простенький. Некрашеные потолочные балки и стены, пол без всяких узоров. На скамьях в первых рядах – подушечки с ручной обвязкой, как показалось Дуглесс, очень грубые – она уже привыкла к изысканным вышивкам дам – приближенных леди Маргарет.
Дверь открылась, и вошел священник. Дуглесс не тронулась с места.
– С вами все в порядке? – спросил он. Дуглесс сначала даже не поняла его: он говорил с каким-то акцентом.
– Сколько времени я провела здесь? – спросила она. Священник нахмурился: поведение этой молодой женщины казалось весьма странным! То она перебегает дорогу перед мчащимися на полной скорости машинами, то утверждает, что пришла вдвоем с каким-то мужчиной, хотя была одна, а теперь вот не успела войти, как спрашивает, долго ли тут пробыла!
– Ну, несколько минут, не более того, – ответил священник.
Дуглесс могла лишь слабо улыбнуться на это: подумать только – всего лишь несколько минут! Несколько недель она прожила в шестнадцатом столетии, а здесь прошло всего несколько минут! Она попыталась подняться, но ноги плохо держали ее, и священник помог ей встать.
– Может, вам стоит показаться врачу? – спросил он. Психиатру, должно быть! – чуть не выпалила в ответ ему Дуглесс. Интересно, расскажи она о происшедшем с ней психиатру, стал бы он писать об этом книгу или превратил все в некий «фильм недели», собирающий кассу?!
– Нет, не стоит, – ответила она священнику. – Право же, я чувствую себя превосходно! Просто мне нужно вернуться в гостиницу и… – шепотом добавила она. А что потом? Что мне делать там без Николаса?! – подумала она и шагнула к выходу.
– Не забудьте вашу сумку! – напомнил священник. Дуглесс обернулась и увидела, что на полу возле надгробия валяется ее старая дорожная сумка. Ее содержимое ведь так помогло ей, когда она пребывала в елизаветинской эпохе! И, глядя на сумку, она прониклась чувством какой-то общности с ней: ведь где бы она ни была, сумка тоже неизменно сопровождала ее! Подойдя к сумке, Дуглесс машинально расстегнула молнию на ней и сразу поняла, что все там нетронуто – ей даже не потребовалось рассматривать содержимое. Таблетки в пузырьке все были целы, а ведь она их так щедро раздаривала! И тюбик с зубной пастой оказался нетронутым! Таблетки от простуды тоже были на месте, и ни одна страничка из дневника не пропала! Все-все было на месте!
Подобрав с полу сумку, она перекинула лямку через плечо и уже хотела выйти, но внезапно остановилась и внимательно посмотрела на основание могилы. Что-то тут переменилось! Она даже не сразу поняла, что именно, но что-то изменилось!
Стараясь не смотреть на мраморную скульптуру Николаса, она уставилась на основание надгробия.
– Что-то не так? – спросил священник. Дуглесс дважды перечитала надпись на надгробии, пока наконец поняла, что именно не так!
– Да, дата! – шепотом ответила она.
– Дата? – удивленно переспросил он. – Ах, ну, конечно! Да, эта могила очень и очень старая!
На надгробии датой смерти Николаса был указан тысяча пятьсот девяносто девятый год! А вовсе не тысяча пятьсот шестьдесят четвертый! Она склонилась над надгробием и потрогала высеченные цифры кончиками пальцев, проверяя себя, правильно ли она все рассмотрела. Да, еще тридцать пять лет! Значит, он прожил еще целых тридцать пять лет после дня предполагаемой казни!
И только коснувшись надписи, она осмелилась поднять глаза и посмотреть на само надгробие. На нем скульптурно был запечатлен Николас, но теперь его изображение выглядело совсем иначе. Перед нею был не молодой человек, умерший в расцвете сил, а мужчина гораздо старше, который вполне мог прожить весь отпущенный ему срок! Осмотрев внимательно его изображение, она заметила, что и одежды на Николасе совсем иные: длинные бриджи по моде тысяча пятьсот девяносто девятого года, а вовсе не укороченные, которые носили тридцатью годами ранее!
Ласково проводя пальцами по его холодной щеке, по линии морщинок под глазами, искусно исполненных скульптором, она прошептала:
– Стало быть, мы сделали это! Да, Николас, любимый мой, мы сделали это!
– Прошу прощения? – недоуменно спросил священник. Дуглесс поглядела на него и, одарив ослепительной улыбкой, воскликнула:
– Так мы все же изменили ход истории! – И с этими словами, продолжая улыбаться, она вышла из церкви во двор, залитый солнечным светом.
Испытывая некоторую растерянность, Дуглесс немного постояла на церковном кладбище. Надгробия на могилах были такими старыми, а прямо перед нею по улице пронесся автомобиль, и у Дуглесс при виде этой машины даже дыхание перехватило! Хватая ртом воздух, она чувствовала себя так, будто легкие вот-вот лопнут! Какое-то время у нее было глубокое ощущение, что все здесь какое-то не такое, не правильное! В своей простенькой одежде она самой себе казалась чуть ли не голой и какой-то заурядной. Она с отвращением оглядела юбку и блузку, вызвавшие в ней только тоску! Теперь, когда на ней не было корсета, у нее появились неприятные ощущения в спине, словно она потеряла опору, а ее кожаные сапожки немилосердно жали!
Мимо пронеслась еще машина, и Дуглесс стало даже нехорошо из-за ее скорости. Пройдя к церковной калитке, она распахнула ее и вышла на тротуар. Так странно чувствовать под ногами бетонные плитки! На ходу она с недоумением смотрела на высившиеся перед нею дома: сколько там лишнего стекла! А на магазинных дверях и окнах – надписи! И кто в состоянии прочитать их?! Она вспомнила, что в тех местах, где побывала, мало кто умел читать, так что рекламные знаки представляли собой просто рисованные картинки, с изображением товаров, которыми торговали магазины.
