Хорус встал над телом мертвой женщины.
Ему было жаль, что она умерла, и он не смог спросить у нее, как она тут оказалась. С другой стороны, она выступила против него и пыталась мешать в достижении предназначения, а это означало смертный приговор.
— Кем она была? — спросил Мортарион.
— Не знаю, но я ощутил на ней прикосновение отца.
— Она встречалась с Ним?
— Да, — сказал Хорус, — но думаю, это было очень давно.
Мортарион поднял глаза на врата. Он явно не был впечатлен. Хорус увидел выражение лица брата и положил ему на плечо руку.
— Не нужно недооценивать то, что наш отец сделал здесь, — произнес Хорус. — Он пробился в иной мир — в мир, куда не прорывалось и где не жило ни одно существо. В сравнении с этим странствием твой подъем к покоям первого отца покажется приятной прогулкой.
Мортарион пожал плечами:
— Меня не слишком заботит, что Он сделал, — сказал он.
Повелитель Смерти постучал древком Безмолвия по телу женщины:
— Она пришла сюда, чтобы запечатать врата. Как думаешь, ей удалось?
Хорус протянул руку и приложил ладонь к черной стене. Он ощутил легкую дрожь поверхности — слишком слабую, чтобы это заметил кто-то еще.
— Есть только один способ выяснить, — произнес Хорус, отстегивая фиксаторы нагрудника. — Возьми эту свою косу и порежь меня.
— Порезать тебя?
Хорус сбросил с себя доспех, роняя на пол пластину за пластиной, пока не остался лишь в серой одежде.
— Мне говорили, эти врата можно открыть только кровью, — сказал он. — Так что режь меня и не жалей лезвия.
— Сэр, — произнес Кибре, выступив вперед. — Не надо. Пусть это сделает один из нас. Пролейте мою кровь, сколько потребуется, даже если это меня убьет.
Маленький Хорус и Эзекиль присоединились к протесту.
Хорус скрестил руки.
— Благодарю вас, мои сыновья, но если я чему-то и научился у Лоргара, так это тому, что для подобного не подойдет чья-то чужая кровь. Она должна быть моей.
— Тогда давай покончим с этим, — произнес Мортарион, поднимая Безмолвие и готовя клинок. Некоторые из братьев Хоруса могли бы воспротивиться идее, но у Мортариона не было подобных сомнений: если брат стремился свергнуть его, сейчас представлялся шанс избежать этого.
Хорус встретился взглядом с братом:
— Сделай это.
Мортарион крутанул Безмолвие вокруг себя.
Клинок сверкнул.
Хорус взвыл, когда коса Повелителя Смерти рассекла его от ключицы до таза. Боль была ужасной и столь беспощадной, что вернула его назад, на луну Давина, к похищенному клинку Эугана Тембы.
Из раны струей хлынула кровь, забрызгивая черную стену.
Сквозь слезы боли Хорус увидел незавершенные символы и построения, наполненные тайным смыслом. Их сияние угасало, смываемое потоком его крови.
Кровь текла из борозд, проделанных на стене его когтями.
Его кровь смешалась с кровью женщины, и Хорус увидел, как от оставленного им следа расходятся тонкие, как волос, трещины.
Он ухмыльнулся, пересиливая боль. Сокрушитель миров взлетел на его плечо.
— Пора оправдать свое имя, — произнес Хорус.
Подарок Императора описал дугу, словно кувалда.
И разбил стену на куски.
Абсолютный мрак хлынул в комнату, как нечто материальное, словно океан темной материи затопил гору наверху и теперь изливался наружу.
Хорус почувствовал, как его с силой тянут ураганные ветры, но не шелохнулся.
Он ощутил космический холод, пробирающий до глубины души мороз, окутывающий его льдом. Он был один, парил в необитаемой пустоте.
На него не светила ни одна звезда.
Он не помнил, как прошел через врата, а затем обругал себя за столь буквальное толкование. Врата под горой были не настоящим порталом, отделяющим одно пространство от другого, а аллегорией. Лишь пролив собственную кровь на камень, который не был камнем, он прошел внутрь. Осуществив свое желание при помощи Сокрушителя миров, он безрассудно бросился во владения богов и чудовищ.
Царство, о котором он знал лишь по мифам и бреду безумцев, записанному в запретных текстах и мрачных трудах, что оставляли без внимания как выдумку. Законы, управлявшие бытием в материальном мире, не имели здесь власти и бесконечно попирались.
Он понял это.
Постепенно проступил мир — ужасающее место с белыми, словно кость, песками, кроваво-красными горами и оранжевым небом, озаренным всеобъемлющим огнем.
У воздуха был привкус пепла и горя, печали и плодородия.
Хорус слышал лязг мечей — но здесь не было никакого боя, заунывные крики любовников — но здесь не было никого из плоти. Его окружали перешептывания — они строили планы и заговоры, и он почувствовал цикличную энтропию собственного тела. Старые клетки умирали, новые рождались им на замену.
Он моргнул, прогоняя жар неба, теперь увидев, что оно было оранжевым не из-за отражения пожара, а из-за самого пожара.
Небеса пылали от края до края горизонта.
Над далекими горами полыхала огненная буря, вспухающая раздвоенными рубиново-красными молниями, бьющими вверх с вершин.
Хорус почувствовал, что земля под его ногами твердеет. Он посмотрел вниз и увидел, что стоит внутри круга из обсидиановых плит. Восемь исходящих от него лучей терялись далеко вдали, и вдоль каждого из этих путей местность жутковато искажалась.
Тянулись акры колючей проволоки с развешанными на ее зазубренных шипах и стонущими телами ближайших из его сыновей. Мерцающие огоньки скользили над поверхностью безлюдных болот, где раздавались булькающие и шипящие звуки разложения гниющих трупов. Шелковистые пустыни со змеящимися полосами тумана ароматного мускуса. Запутанные леса, где деревья с когтистыми ветвями лепились к группам округлых холмов, по периметру каждого из которых располагалось по восемь дверей.
— Я уже странствовал по подобным мирам, — произнес Хорус, хотя поблизости не было никаких слушателей. По крайней мере, в явном виде.
Каждый из четырех основных путей заканчивался на вершине горы, у крепости, способной составить конкуренцию дворцу Императора. Ее стены были из меди и золота, костей и земли. Они поблескивали в рыжевато-буром свете огненной бури. От каждой доносились вопли, и с пиков скатывался грохочущий хохот безумных богов.
— Они смеются над тобой, — раздался голос позади.
Хорус обернулся, уже зная, что увидит.
Круор Ангелус был красен, словно закат над полем боя. Его доспех уже не был расколот и разбит, лицо больше не представляло собой почерневший агонизирующий кошмар. Обвивавшие тело цепи исчезли, но свет потушенных солнц все так же горел в мертвых глазах.
