— Моя любовь. — Монахиня всхлипнула, положила руку ему на плечо и прикоснулась к шраму, который, как ей казалось, она помнила.
Стойка взял осла под уздцы и ввел его во двор монастыря вместе со страшной ношей.
Теперь она осталась с ним наедине. Стойка ушел так же неожиданно, как и появился, вместе со своим осликом. Монахини узнали о том, что к ним доставили тело человека, который прежде имел какое-то отношение к сестре Василике, и предложили ей свою помощь.
Илона позволила им вскипятить воду в огромном чане, принести его в пустую келью, которая располагалась рядом с поварней, и разорвать несколько простыней на сотню полосок, а потом отослала их прочь. Она так долго мечтала о том, чтобы снова побыть с ним наедине. Теперь у нее появилась такая возможность.
Тело Влада было прежним, но неподвижным и холодным, скованным морозом и смертью. С тех пор как Илона обнимала его в последний раз, прошло пятнадцать лет, и она хорошо знала, как сама изменилась за эти годы. На нем виднелись шрамы, старые, которые Илона помнила, не раз проводила по ним пальцем или скользила языком, и новые, появившиеся уже после того, как они расстались. Жизнь, проведенная в борьбе, в сражениях, оставила отпечатки на его теле. Теперь она закончилась.
Влад лежал, изогнувшись как тот самый лук, из которого он так мастерски стрелял. Смерть навеки оставила его в той позе, в которой он находился, когда осел вез его сюда, и монахиня вынуждена была положить тело на бок. Она обмакнула первую тряпицу в теплую воду, прикоснулась к его окровавленной коже и тихо запела. В Эдирне Илона выучила тысячу различных песен, приятных уху мужчины, но эту узнала не там. Это была дойна из ее детства, из той деревни, где она родилась, народная, жалобная, убаюкивающая.
Не замечая, как течет время, Илона неторопливо, старательно обмывала ноги возлюбленного, от кончиков пальцев поднимаясь к коленям и выше. Она пела и плакала, плакала и снова пела тягучую, хватающую за душу валашскую дойну. Избранная девушка вспоминала день, когда в Эдирне купали ее, а потом Влад похитил наложницу Мехмета.
Поворачивать тело ей было очень тяжело, но Илона, несмотря на возраст и болезни, была все еще достаточно сильной. Когда вся кровь была смыта, вода в чане стала густо-розовой. Женщина начала соединять куски кожи, скрепляя их ниткой, насколько это было возможно. Шею она прикрыла куском полотна и закрепила его на плечах Влада. Потом Илона взяла масло, ароматизированное бергамотом и шалфеем, и натирала тело до тех пор, пока оно не заблестело в блеклом свете свечей. Когда-то Дракула был помазан на царствие, теперь же она помазала его вновь, на вечный сон.
Монахиня уже очень устала, когда наступило утро и блеклый дневной свет, струящийся в окно, упал на тело возлюбленного. Ей оставалось сделать последнее усилие. Она взяла чистую простыню, с трудом завернула в нее Влада, завязала концы толстой веревкой, как бы запечатав его внутри смертного савана, отошла от стола и стала растирать себе спину. Теперь Илона могла себе это позволить. За дверью она слышала приглушенный гул голосов и поняла, что не отказалась бы принять помощь.
— Входите, — позвала монахинь сестра Василика.
Покойного выносили из монастыря через те же ворота, в которые его ввезли ночью на осле. Монахини пели молитвы. Илона шла впереди. Шесть молодых девушек, посильнее других, несли за ней ее князя, завернутого в саван. Остальные послушницы следовали за ними.
В конце тропки, у самого подножия холма росло одинокое дерево. Рядом с ним стояли садовник и конюхи, присматривающие за лошадьми, но не имеющие права входить в сам монастырь. В руках они держали лопаты, которыми уже расчистили снег, и теперь жгли костер на открывшемся клочке земли, чтобы прогреть его. По счастью, зима пришла поздно, хотя и очень неожиданно, так что земля промерзла только на поверхности.
Когда костер потушили и на его месте вырыли могилу, Илона заметила, что она оказалась несколько длиннее, чем нужно. Влад и при жизни был далеко не самым высоким мужчиной, а теперь…
Она не могла сдержать улыбки. Это немного походило на те розыгрыши, которые так любил ее князь. Он обязательно оценил бы этот случай. Илоне даже показалось, что она слышит, как он смеется. Ведь Влад веселился очень редко, поэтому каждый раз, когда он смеялся, был для нее чудом.
Мужчины положили тело на край могилы. Илона увидела, что в нее упали несколько желудей. Дерево, под которым они намеревались похоронить Влада, было красным дубом. Она знала, что ему это понравилось бы. Он хотел бы раствориться в земле своей родной Валахии, чтобы из его праха выросли молодые деревья.
Прощальная молитва зазвучала громче, надрывнее. Илона встала на колени и положила руку на грудь возлюбленного. Она подумала, что пусть голова его отрублена, но сердце осталось на месте. Оно находилось там, внутри.
— Покойся с миром, любовь моя, — прошептала женщина, глотая слезы, потом одна, без всякой посторонней помощи, приподняла тело, завернутое в саван, и осторожно опустила его в могилу.
Глава пятьдесят первая ОТПУЩЕНИЕ ГРЕХОВ
Замок Поэнари, 1481 год
Вот и все, ее история закончилась. Это произошло тогда, когда тело Влада, завернутое в смертный саван, забросали комьями земли. На том месте, где его похоронили, не было никакого знака. Только одна Илона точно знала, где он покоится, потому что следующей весной здесь вырос юный красный дуб. За пять лет, прошедших с тех пор, он достиг высоты почти в человеческий рост, в пять локтей, прибавляя по одному каждый год. Вскоре Илона стала замечать, что молодое деревцо вступило в борьбу за пространство с тем самым дубом, из желудя которого оно выросло. Это не удивило ее. Женщина знала, что так бывает всегда, и у людей и у деревьев. Она понимала, что страстная кровь ее князя питает молодой росток, и была уверена в том, что он обязательно одержит победу.
Все эти мысли мелькнули в голове у Илоны, но она не высказала их вслух, прислушиваясь к скрипу перьев, пока писцы записывали последние слова ее исповеди. Они увековечивали на пергаменте детали финального деяния Дракулы, историю его падения и смерти. Вскоре скрип перьев стих, в зале воцарилась тишина. За окнами же разгорался день, и шум пробуждающейся жизни все громче доносился сквозь бойницы.
Закончилась буря, которая налетела неожиданно и принесла с собой обильный снегопад, наверное последний в этом году. Солнце снова ярко светило, снег, согретый весенними лучами, начал таять. Некоторое время все люди, присутствовавшие в зале, молчали, прислушиваясь к капели, барабанящей по крышам и парапетам. Они слышали, как с одной из башен упал большой влажный ком снега и с шумом ударился о каменную брусчатку площади.
Граф Хорвати первым нарушил затянувшееся молчание. Он повернулся к кардиналу и пристально посмотрел на него в надежде заметить какое-то впечатление от всего услышанного, но обрюзгшее лицо итальянца, окруженное жировыми складками, как и всегда, оставалось невыразительным, почти безучастным.
