— Где сердце твое?
— Четвертое испытание. Юнион-сквер-парк. Компас из четырех сердец — моего, Кэтрин, Адама и Терри.
— Где ноги твои?
— Первое испытание. Указующие звезды на асфальте.
— Где хребет твой?
— Шестое и седьмое испытания. Кадуцей на здании публичной библиотеки и в Рокфеллер-центре.
— Ты обрел новое тело, Роберт Реклис, ты стал новым человеком — Человеком Света.
— Что теперь, Хорас?
— Теперь иди и покарай тех, кто пытается отнять у нас Путь и обратить его на службу Злу.
Роберт поднялся с земли. Мышцы его пружинили. Голова была светлая, разум — ясный.
— Чем мне сражаться?
— Любовью, Роберт, любовью. Ты выдержал испытание духа.
Только сейчас он обернулся к жене. В глазах у той блестели слезы.
— Я едва не лишился тебя, — пробормотал он, и голос его дрогнул.
— Я люблю тебя, Роберт.
— И я люблю тебя, Кэт. — Он повернулся к Хорасу: — Мы можем отправляться?
— Постой. Получая философский камень или обрабатывая красное золото, алхимик должен произносить определенные слова, причем в определенном порядке. Если он все делает правильно, то обретает власть над материальным миром.
— Что это за слова?
— Не знаю. Но ты знаешь.
— Я?! О чем ты, Хорас? Я не знаю никаких магических слов! Я даже детские считалочки все напрочь забыл!
— Ты знаешь слова, ибо ты слышал их, двигаясь по Пути. И когда потребуется, ты вспомнишь.
— В рукописи Ньютона были какие-то специальные слова, — задумчиво проговорила Кэтрин, — но часть их располагалась на обугленном краю листа.
— Вы же добывали и обрабатывали красное золото, Хорас! Ты должен знать эти слова!
— Мы с Лоуренсом поделили их между собой. Я знал лишь часть магической формулы, он — другую часть. Таким было условие нашего отца.
— Скажи мне свою часть.
— «Quaero arcana mundi» — «Постигаю тайны мира». Это все, что мне известно.
Кэтрин всплеснула руками:
— Как же теперь быть Роберту?!
— Возможно, Лоуренс так или иначе пытался передать ему свою часть фразы. Не думай сейчас об этом, Роберт. Я уже сказал: ты вспомнишь эти слова, когда они тебе потребуются.
— Хорошо, Хорас. Мы уходим. Как, ты думаешь, может выглядеть этот пункт? Какие там могут быть ориентиры?
Старик кивнул в сторону обелиска:
— Крона Древа жизни, где мы сейчас находимся, символизирует мужское начало. Корни Древа, куда ты сейчас направишься, должны символизировать женское.
— Женское? Поясни.
— Я и сам не знаю, как это будет выглядеть. Это место закрыто от меня непроницаемым ментальным барьером Йуну. Я чувствую лишь, что оно подобно девственному женскому лону — сокрыто от посторонних взоров, округло, пустынно.
— Адам забрал с собой все ключи. Что мешает ему привести в действие Марифат, не дожидаясь меня?
— Взрыв можно организовать в любую минуту, но он будет слабее, чем хотелось бы Йуну. Как ни странно, им нужен ты, твоя энергия, которую они постараются отнять у тебя и обратить на свою сторону.
— Они сильно рискуют.
— Да, но в случае их удачи взрыв будет именно той мощности, которую им так хочется получить от Марифата.
— Но в любом случае все случится сегодня? Отсрочки быть не может?
— Все случится примерно через час. Если, конечно, ты не обезвредишь устройство. Иди туда, тебя ждут. Им нужен ты, а тебе нужен Марифат. Ты Единорог. Они хотят принести тебя в жертву, а ты хочешь их обезоружить. Ваша встреча теперь неизбежна, Роберт.
— Я лично готова, — подала голос Кэтрин.
— Вспомните все, что говорил вам Адам. Все его давние затеи. Возможно, вы отыщете подсказку, которая облегчит выполнение миссии. — Хорас посмотрел Роберту в глаза. — Ты прошел свой Путь до конца, мой мальчик. Дух твой вознесся до Божественных высот. Теперь ты наша единственная и последняя надежда. Ты их одолеешь!
— Спасибо, Хорас.
— А теперь идите. Я останусь здесь и буду помогать вам как смогу. У меня осталось слишком мало сил, но все они будут отданы вам.
Кэтрин усадила старика на скамейку.
— Может, стоит вызвать тебе врача?
Тот грустно улыбнулся:
— Человеческая медицина не в силах исцелить мои раны. Но я еще кое-что могу, дети мои. Лоуренс отдал жизнь за дело Света. Не вижу причин, почему бы мне не сделать то же самое.
Кэтрин и Роберт покинули парк, вышли на Пятую авеню и остановили первую попавшуюся машину. Это был ослепительно белый лимузин, весь увитый красными лентами, колокольчиками и бумажными цветами.
— Отвезите нас в Нижний Манхэттен, — попросила шофера Кэтрин. — Это срочно. Держите. — Она сунула ему в руку несколько смятых двадцатидолларовых банкнот.
— Только учтите: у меня тут всю ночь гуляли, — предупредил шофер, забирая деньги. — Кстати, проверьте, не забыл ли я кого в салоне. Последнего вроде бы высадил минут десять назад, но я, честно сказать, не уверен, что это был последний. Свадьба, сами понимаете.
Роберт и Кэтрин влезли в просторный салон, где стоял крепкий дух алкоголя. Повсюду валялись пустые бутылки и коробки из-под пиццы. Сиденья были усыпаны конфетти.
— У нас все было точно так же, если мне не изменяет память, — с улыбкой проговорила Кэтрин и вновь обратилась к шоферу: — В начало Пятой авеню, пожалуйста, затем на Бродвей до Мейден-лейн. Только очень прошу — побыстрее.
— Вас понял, мэм. Перегородку поднять?
— Поднимите, если не сложно.
Шофер, ухмыльнувшись, закрылся от них плексигласовой перегородкой, и они тронулись с места.
На улицах почти никого не было, если не считать небольших групп японских туристов, которые, казалось, дневали и ночевали на открытом воздухе, фотографируя все подряд — от соборов до мусорных контейнеров с логотипами отелей на них. Они миновали Рокфеллер-центр, публичную библиотеку, Эмпайр-стейт-билдинг.
Роберт пытался припомнить все, что ему говорил в ту ночь по телефону Лоуренс. Кэтрин сидела рядом, прикрыв глаза. Она медитировала. Роберт машинально прощупал ее ауру. Кэтрин была полна сил и решимости.
Он выглянул в окно как раз в тот момент, когда они проезжали мимо длинной витрины какой-то сувенирной лавки. Он вновь увидел милые сердцу макеты знаменитых нью-йоркских небоскребов — Эмпайр-стейт-билдинг, Крайслер-билдинг, башни Всемирного торгового центра. Только теперь Роберт понял, откуда брало истоки его «архитектурное» хобби. Он еще не был знаком с Хорасом и слыхом не слыхивал ни о каком Пути, но внутренне уже готовился к тому, что предстояло, разжигал в себе страсть к Манхэттену и его туристическим достопримечательностям. А еще Роберт понял, что в его увлечении нью-йоркской архитектурой был скрыт глубокий, лишь теперь открывшийся ему смысл.
