вид, что прозрели, дабы не опозориться окончательно.
– К чему это, старик? Я почтил твой возраст и пришел только из уважения.
– Нет. Ты пришел увидеть, что на дне. Завершил свою миссию? – спросил Саргон.
Аран покачал головой. Хватит ли ему сил – вопрос мучил его, но делиться переживаниями с Саргоном он не желал.
– Нет, еще нет…
Тусклые глаза Саргона придирчиво осматривали воина. Синяки под глазами, осунулся, растерял былое самодовольство. Жрец довольно кивнул.
– Восемь десятков лет я прожил, – сказал он, – и дважды видел солнце. Нет ничего прекраснее синего неба и золотого песка под ногами. Я бы взглянул еще раз. Как жаль… Подняться по ступеням не по силам старым костям. Однажды у меня хватило смелости попытаться спасти молодых, увести из темноты, но ты не дал им шанса. Та парочка – брат и сестра, болезненные и тощие. Я видел их рождение. И видел, как их несли наверх, на погребальные костры. Всего семнадцать, и они узрели солнце, только будучи объятыми огнем.
– Жрецы там, где и должны быть, – в пещерных городах, под землей. Саргон, если ты решил предаваться…
– Мой подарок ты уже заслужил. Я увидел на твоем лице все, что хотел. Помнишь свое испытание?
– Да. Он со мной навсегда.
– Колодец Шамаша – из него ты испил воду и перенесся в Чертоги Ашу.
– Я узрел Шамаша, – сказал Аран, распрямляя спину. – Он отметил меня.
– Да-а, Колодец Шамаша. Черная вода, мутится разум. Испей – и любой жрец внушит тебе все что угодно. Хоть убедит в избранности, хоть в том, что ты коза и должен жить соответственно – щипать травку и блеять.
– Что ты несешь, Саргон?!
– Грань переходить могут только жрецы, Аран. Попасть в Чертоги Ашу? Твое эго не давало тебе усомниться. Нет у тебя ни миссии, ни предназначения, ни их благословения. Ты – череда ошибок, Аран, и они – все, что у тебя осталось.
– Ложь!
– «Мое верное дитя, ныне отмечаю тебя, нарекаю избранным воином», – говорил Саргон, слово в слово повторяя слова, запечатленные в душе Арана. – Поэтично, как думаешь? Сам сочинил для тебя. Все «испытания Шамаша» – иллюзия. Тебе она очень нравилась, да, Аран? Как легко прикрываться ею, нежиться в ее лучах!
– Ты лжешь!
– В моих словах – истина. Ашу нет до тебя никакого дела. Мне еще повторить «слова Шамаша»? С удовольствием. «Аран, будь стойким на пути и знай: мой свет – часть тебя…»
– Нет!
Аран бежал, преследуемый хохотом Саргона.
– Я забрал тебя с собой, Аран! Во тьму ты провалишься вместе со мной! – кричал вдогонку старик.
Выбравшись из пещеры, Аран упал на песок.
Не было никакого испытания. Ашу не осенили его своим светом.
Боль, что он сдерживал так долго, прорвалась, щит разбился. Не осталось тени, и он не мог уберечься от раскаленных лучей вины. Они пробивали тело насквозь, пригвождая к тверди.
– Я мог спасти их. Мог! – Аран зажмурился.
Мать, сестра. Он мог увести их после побега Сурии. Мог убежать с ними, найти нового покровителя – ведь он еще не успел присягнуть Дишару. Его остановили правила, его остановили законы – законы Ашу и Аккоро. Он не мог пренебречь ими. Тот, кто стоял на защите порядка, первым склонял голову перед догмами Великих Спящих.
А нарушь он непреложные порядки – и семья бы выжила. Они были бы рядом с ним. И разве мир бы рухнул?.. Он подвел мать и сестру. Его спесь приговорила родных. В мире закона, за который боролся Аран, им не позволили жить.
Аран поднял веки, встречаясь с тем, от чего не смог убежать.
Он не избран.
У него нет миссии.
Он потерял все. И Ашу не дали ничего взамен.
Глава 29
Час заката
Весна, пришедшая в восточные земли, ознаменовала прекращение дождей. Прохлада не отступала, и цветение задерживалось. Голые ветки покачивались на ветру – настала пора прорезаться листьям, но пока и почек не было видно.
Урса кипела – заканчивались последние приготовления к встрече Ночи Обновления. В кухнях дворцов слуги запекали ягнят, жарили уток да выкатывали из погребов винные бочонки. Ремесленники изготавливали деревянные фигурки черных грифов – такой символ Шархи избрал на первый год своего правления. Поделки раскрашивали и продавали за пару медяков. Особой популярностью фигурки пользовались у детей, упрашивавших родителей купить все возможные вариации.
Улицы города украсили масляными лампами из красного стекла – их зажгут в полночь. Двери и рамы домов раскрасили в яркие цвета, привлекающие удачу, на прилавках появились сухофрукты в застывшем сахарном сиропе.
За городскими стенами низкорожденные устраивали костюмированные представления, на которые не брезговали ходить ремесленники, а порой и мудрые.
Предпраздничная суета ненадолго объединила Урсу. Надежда на новый год, за порогом которого ждут одни радостные мгновения, поселилась в людях. Однако Энки опасался, что она потухнет уже с рассветом следующего дня. Пока обычный люд не подозревал, что воины Шархи проигрывают одну битву за другой. Южане, пересекшие Разделяющий пролив, забирали земли, города, неотвратимо продвигаясь к Урсе. Сколько дней оставалось до нападения на нее?
И все же Шархи устраивал пышное празднество, делая вид, что все под контролем.
Крик донесся с площади – у позорного столба стегали мужчину, кровь падала на герб его дома, постеленный под босыми ногами. Публичная порка высокородного – наказание, предупреждение и развлечение. А еще – услада для глаз властителя. Энки стал замечать, что Шархи упивается страданиями благородных. Он одаривал их, чтобы в следующий момент посильнее пнуть и отнять все, стоило им чуть оступиться.
– Нельзя быть таким мрачным в преддверии Ночи Обновления, иначе удача отвернется, – сказал Шархи, протягивая жрецу деревянную палочку с насаженными на нее ягодами.
– Что это?
– Слива в сахаре. Ты их глазами пожирал…
Энки и правда хотелось попробовать, но к прилавку он подойти не смел. Да и к чему, если вкуса он не почувствует? Твердая корка походила на стекло. Надкуси – и она трескается, а в рот попадает такая же безвкусная слива.
– Ты сильно похудел, – ворчал Шархи, пока они шли к входу во дворец. – Можем поменять поваров.
– Не нужно. – Энки передал недоеденную сладость слуге. – Как дела у отряда капитана Шу?
– Опять ты о делах, – поморщился властитель. – Еще и в праздничный день!
– В иные ты занят, Шархи, и тебе не до бесед со мной.
Властитель вздохнул. Вид у него был усталый, на лице проступало скрытое за улыбкой беспокойство.
– С южными собаками сложно иметь дело, – сказал он, понижая тон. – Их стратегии… нам незнакомы. Поганцы любят
