Бес указал на дальний двор, где у костра собрались отроки и все поглядывали в сторону соседнего двора, где у околицы на пеньках сидели близко друг к другу две фигурки.
– Хренов Ромео. – Проворчал Филипп.
Бес глядел в сторону – у другого костра собралась молодёжь постарше. Филипп обратил внимание на трех парней на границе света и тьмы, среди которых выделялся ростом долговязый. Ему было лет около двадцати навскидку. В полутьме сверкали его глаза, обращенные на Тишку и его новую подругу Анютку.
– Чаю, брат, Тишка нам доставит забот. – Сказал Бес, поворачивая лицо к Филиппу. – Ты бы поговорил с ним...
Глава 47
Еще затемно разбудил их вредный старик Антифей – ругался, грубо пинал ногами. Завадский потушил усилием воли закипавшую ярость и быстро поднялся. Через две минуты Антифей дал им факел, и они пошли в лес. Вся община спала, кругом царила темень – проклятый дед поднял их еще ночью. Невыспавшийся Филипп сердился, но не показывал виду, старался думать о смирении и великодушии, но злое противилось, бушевало и он сам себе был противен в этот момент – да неужели и такой пустяк требует борьбы? Неужели стоило только сделать шаг, чтобы оно отравило тебе кровь?
Пользуясь случаем он решил поговорить с Тишкой, однако тот опередил его, перейдя на какой-то новый решительно-отвязный тон, которого за ним прежде не водилось.
– Дядька Филипп! – заявил он. – Заберем Анютку с собой!
Завадский сперва даже растерялся.
– Да ты, бзыря, дал маху, – усмехнулся шедший рядом Антон.
– Чевой-то! – огрызнулся отрок.
Тут дело было понятное – против гормонов не попрешь, но Филипп попытался.
– Послушай, Тишка, ты себе как это представляешь? Мы коней-то не крадем, а ты хочешь утащить девку?
– Посем тащить! – запротестовал парень. – Она сама алкает с нами идти. Ей зде худо, брат!
Антон с Бесом засмеялись, а Завадский снова удивился – дело было даже не в том, что парень впервые назвал его «братом» – это не возбранялось, хотя звучало немного диковато, как будто сын назвал отца по имени. Дело было в том, что у парня даже и в мыслях не было, что в его же веке желания малолетних влюбленных имеют значение в самую последнюю очередь. Либо Тишка действительно сильно обгонял свое время, либо просто «Ромео» во все века одинаковы.
– А как же там сватовство, обряды или как тут у вас это принято?
– Да плищь еже бо! – Тишка зло пнул трухлявый пень на ходу.
– Думаешь этим людям понравится, что мы заберем их девку и потом… что скажут ее родители?
– Кто?
– Отец с матерью!
– Да сирота она, Филипп! – почти прокричал Тишка. – Худо ей зде, ин в граде Солнца буде ей годе. Я ей сказывал яко у нас. Заберем, а?
Тон у Тишки был явно нездоровый – возбужденный, сила и угрозы тут не помогут, как понял Филипп – парень может сгоряча сделать какую-нибудь глупость – например убежать с ней вдвоем, и чтобы только снять на время это напряжение и отвязаться от Тишки, Филипп сказал, что спросит у Шумилы, но ничего не обещает. В конце концов осталось им тут всего полтора дня и не хватало еще забивать голову всякой подростковой ерундой. У него и так куча забот.
У Тишки, видимо приободренного словами Филиппа мозги встали на место, и он за пять минут из вервия и куска кожи соорудил волокушу, с помощью которой тащить тяжелое бревно вдвоем стало легко и сподручно.
Так, попарно они быстро растащили вчерашнюю заготовку толстенных бревен и пошли на обед. Древорубы едва ли теперь будут их сильно опережать, а значит работы после обеда будет у них немного.
Баба, которую, как выяснилось звали Омелфой накормила их щами в избе, вместе с шестерыми мужиками-древорубами. Мужики сидели за большим столом, а Филипп с братьями за маленьким в углу, где можно было тихо переговариваться не опасаясь, что тебя услышат. Бесу опять досталась самая большая порция. Кроме того, Олмефа дала ему пирог с капустой.
Филипп краем глаза следил за Тишкой – тот ел быстро, расплескивая щи, как ребенок, которому разрешили поиграть в приставку после того как он все съест. Угрюмые мужики ели молча, скупо переговаривались о работе, да нет-нет – косились на четверку в углу. Теперь как минимум трое из них проявляли странности. Быстро закончив с трапезой, Тишка вскочил из-за стола и рванул в сени – благо сидел с краю.
– Эй! – повернулся к нему Филипп. – Далеко собрался?
Он уже понял, куда юнец навострил лыжи – Тишка не будь дурак смекнул, что древорубы пока только сели за обед и значит, как минимум час еще не будет у них работы.
– Недалече, брат – к вешняку да обратно.
– Зачем?
Тишка замялся.
– Что, настолько одурел, что соврать толком не можешь? А ну сядь! – Филипп указал глазами на лавку.
Тишка нехотя вернулся, сел на лавку и промаялся на ней около минуты, а потом вдруг вскочил и буркнув на бегу «по нужде» вылетел из избы.
Антон с Бесом ухмыльнулись.
Филипп надул щеки от злости:
– Засранец…
***
Тишка пробежал по тропинке, распугав кур, обогнул колодец-журавля, миновал копны промокшего сена, и прыгнув с небольшого откоса, пересек по мостику речушку. Никто не обратил на него внимания – большая часть мужчин в общине занималась охотой и рыболовством, и пропадала в лесах да на речке, хлеб тут не выращивали, а сезон огородов закончился. Женщины же и девушки, не занятые в домашних делах, поздней осенью ходили за шишками, из которых лущили потом на зиму кедровые орехи. На небольшом выгоне в южной части поселения только двенадцатилетний отрок пас коров.
Тишка выбежал из поселения и нырнул в березовую рощу. Она должна было скоро смениться поляной, но парень заплутал, углубился в чащу, понял, что забрел не туда, вернулся назад к мостику и взял левее. Та, к которой он спешил говорила ему, что за мостом будет тропка – прямиком до недостроенной мельницы, но кругом все усеяно было листвой, из которой торчали голые прутья кустарников. Внезапно вдали Тишка увидел фигуру, спешно шагавшую навстречу и сразу понял, что под тропою имелась в виду едва заметная просека – человек шел прямо по ней.
По мере приближения Тишка узнал в человеке
