пожала плечами:
– Так не бывает. Всегда приходится выбирать, моя милая, или деньги или любовь. Уж вам-то ли не знать.
Последняя заколка с голубым камнем угнездилась в локонах простой прически. Я обернулась к ней.
– Ты бы поменялась со мной местами? Если бы могла?
– Да ещё как! – вскрикнула она, взмахнув расческой.
– И я бы поменялась с тобой!
Горничная тут же поскучнела.
– Не говорите ерунды. Вставайте, платье поправлю. Вот так, всё хорошо.
Я, наконец, вырвалась из её услужливых рук, скомкано поблагодарила и направилась к двери. Отец с предполагаемым женихом (если слуги ничего не перепутали) ждали в голубой гостиной.
– Подождите! – крикнула горничная мне вслед. – Ваша матушка просила не уходить без неё, а обязательно дождаться её в комнате!
Я сделала вид, что не слышу. Мне не подготовили списка. Ни разу за последнее время не намекнули, почему даже Валисса его получила, хотя ей почти год до совершеннолетия, а меня его лишили. Что они задумали?
Каблуки гулко стучали по полу. Мимо проносились двери, картины, украшающие стены большого коридора, слуги, начинающие утреннюю уборку. В окна светило желтое послеобеденное солнце.
Возле голубой гостиной никого не было. Тяжелая дверная ручка на ощупь совсем холодная и какая-то скользкая. Почему её так тяжело тянуть на себя? Зачем тут на моем пути возникла эта массивная дверь?
Наверное, стоило постучать.
Боже, какие мелочи лезут в голову, когда между мною и тем, что мне приготовили родители, всего кусок дерева, пусть и покрытого изящной выпуклой резьбой.
Вот так… Дверь поддалась и поползла в сторону. Через секунду я зашла в комнату.
Отец стоял у бара, наливал в бокал для виски что-то золотистое и по одежде было видно, что он тоже собирался впопыхах, как если бы гость явился неожиданно и пришлось вскакивать с кровати.
А вот в центре комнаты, в круге кресел… мне кажется?
Он стремительно поднялся, но как-то аккуратно, будто старался не делать резких движений. Каким-то неосознанным движением поправил лацкан сюртука, плотно прилегающего к телу и подчеркивающего каждое его движение. Опустил руку вниз.
И он молчал.
– Что это значит? – спросила я.
Отец довел жидкость в бокале до трети объема и поставил графин на место.
– Что именно? – сухо поинтересовался он и опрокинул содержимое бокала себе в горло. Спокойно отставил пустой бокал в сторону.
– Я хочу поговорить с ней наедине, – Томирис снова потянулся к лацкану, но посмотрел вниз и отдернул руку. Потом спрятал её за спину движением, к которому я успела привыкнуть, несмотря на наш короткий срок знакомства.
– Расскажешь Инжу о её матери? – спросил отец.
– Конечно.
Меня начало слегка трясти. Кстати, неплохая идея – убирать руки за спину. По крайней мере, так никто не увидит, что они у меня дрожат.
Отец кивнул, пряча от меня глаза, и пошел к двери. Нет, руки за спину я убирать не буду, получится слишком похоже на стоящего напротив человека, но ещё их можно спрятать в пышную юбку платья и прижать к ткани, которая тоже скроет всё лишнее.
Почему он так смотрит? Так тяжело отвернуться…
– Доброе утро, Инжу. Присядь, пожалуйста.
Итак, теперь он мне снова тыкает. Как мило. А вчера соловьём заливался, все вы, да вы.
Идея сесть, кстати, мне очень нравится. По крайней мере, ноги не подкосятся от новостей. Что за намеки такие про мою маму?
Томирис осторожно сел напротив, а потом снова вскочил и отошёл за спинку кушетки, словно поставил между нами преграду.
– Я вас слушаю, – сообщила я, радуясь, что голос не сорвался.
– Инжу… Сейчас тебе предстоит многое узнать и я хочу попросить только об одном – не делай поспешных выводов. Не руби сгоряча, пусть это не просто, но исполни мою просьбу – подумай хотя бы до вечера, прежде чем ответить. Ты обещаешь?
– Да.
Сейчас я готова обещать, что угодно, лишь бы услышать то, что мне собираются рассказать.
– Эта история началась еще до твоего рождения. Когда твои родители решили сыграть свадьбу, все было как обычно… Кроме одного из подарков. Дело в том, что в день свадебного приема к ним на торжество явилась Таука и преподнесла свой собственный дар, подвластный ей одной – предсказание. Последнее для нее предсказание.
– Таука-провидица? – уточнила я, хотя о других людях с таким именем я не слышала.
– Да, именно она.
– Разве Таука предсказывала кому-то, кроме тандров?
Томирис неожиданно покачнулся и оперся бедром о кушетку, которую оставил между нами. Чего он боится? Одну руку он все так же держал за спиной, а второй схватился за обивку.
– Она предсказывала только тандрам.
– Что это значит?
Томирис поднял на меня глаза, серьёзные и блестящие, как вода озера, отражающего ночное небо.
– Ты сама знаешь.
– Это значит, что я… что во мне…
– Твоя мать носит в себе кровь тандров.
Чёрт возьми!
Голова сама собой поникла. На самом деле нет ничего катастрофического в том, что ты тандр, но я понимаю, почему мама ото всех скрывала. Они немного отличаются от людей – благодаря какой-то мутации иногда тандры, особенно мужского пола, впадают в бешенство и сходят с ума. Никто не знает, отчего это случается, поэтому остерегаются лишний раз оставаться рядом – неизвестно, когда его петух в задницу клюнет. Из-за этого они всегда немного отщепенцы, но при этом занимают все агрессивные высокопоставленные должности. С ними не рискуют связываться, им не рискуют лишний раз говорить: "Нет". Их часто боятся. А кому приятно быть красной тряпкой в стаде быков?
– Это не так уж важно, – продолжил Томирис, крепче цепляясь за кушетку. – Важно само предсказание. Как ни странно, оно касалось не только твоих родителей, но и меня.
Боже, как же страшно…
– Она сказала, что у них родится дочь, которая станет моей любимой. Моей женой. Моей парой – моей карасой.
Я закрыла глаза. Его голос был шершавым и ласковым одновременно. Как это возможно?
– К тому времени я уже не верил, что такое возможно. Что я, наконец, буду не один. Первый раз я увидел тебя, когда тебе исполнилось два года – и сразу убедился в правдивости предсказания Тауки. Она поведала, что мы проживем вместе много лет, и что мы будет так счастливы, как мало кому выпадает на этом свете. "Вы так гармоничны, что звучите громче движения светил", сказала она тогда и рассмеялась.
То, что он говорит – об этом невозможно думать. Я сейчас не могу об этом думать! Гладкий материал платья скользил даже между моими судорожно сжатыми пальцами, оставляя какое-то слизкое и неприятное ощущение на
