— Ой, спасибо, Григорей!
За работу ему давали кто что мог, он ни от чего не отказывался. Кто тащил пару яиц, кто корзинку картошки. Иные просили сделать в долг, он охотно соглашался, приговаривая:
— Долг не веревка, не сгниет.
Котелки и дырявые миски Гриша клепал свинцом, ведра— если дырка была иголочная — замазывал густой масляной краской.
Пока он пичкался с допотопной посудиной, старухи и бабы стояли над ним, спрятав руки под свои передники, а ребятишки таскали его нелепые железяки.
— Отойди, пазгну! — беззлобно ругался Гриша. — Ишь, рукосуи!
Но никто из ребятишек его не боялся, а тут подходил новый клиент
— Зубы-ти, Григорей, не рвешь? Третий день болит у золовушки. Не пьет не ест, не знаем, чего и делать.
— Замуж подет, дак вырву.
— Сиди страшной.
— А вот, говорю, слушай-ко! Как в округе от зубов-то спасаются. Не слыхала?
— Нет, Григорей, не знаю. Кабы узнать-то.
— А напьются да врукопашную. Друг дружке зубы выбьют, оне и не болят. Самое это верное средство. И денег на лекарство не много идет.
— Ой тебя водяной! Ой, ты, сатана, опять замолол. Женщина просит у Гриши кислоты, чтобы помазать золовкин зуб. Гриша не дает, бережет бутылочку как зеницу ока. Он выбирает кого-нибудь из ребят, которые постарше, велит стеречь мастерскую и идет в дом спасать золовку от зубной боли.
Измученная, с завязанной головой женщина готова на всё, только бы помогло. Гриша берет лучинку потоньше, наматывает на кончик немного кудели:
— Отвори рот! Не шевелись!
Прищурившись, он старательно мажет кислотой больной зуб. Женщина с глухим мычанием валится на кровать.
— К утру пройдет, — авторитетно заявляет Гриша. — Должон.
И бережно закупоривает бутылочку с кислотой.
Заодно он похлебает какого-нибудь варева. В другом доме долго чинит часы-ходики. Хозяйка не знает, как ему угодить:
— Больно неловко без часов-то, ночью пробудишься, а в избе — как в погребе.
— Пойдут. Сделаю.
Гриша снимает часы со стены, свинчивает ржавые стрелки, снимает циферблат и полчаса разглядывает механизм:
— Таракан, вишь, залез. В самый центр в шестеренки. Вот им и нет ходу-то.
— Чево?
— Смазать, говорю, надо! Есть карасин-то?
Часы смазывают керосином, но они все равно не идут. Гриша цепляет на гирю дополнительный груз, какой-нибудь старый замок или железку. Выслушивает стук, передвигает маятник — всё бесполезно. Стукнув раз с полдесятка, часы отказываются служить, но Гриша тоже упрям и предлагает:
— Нет, не сделать мне на разу! Надо домой, ежели. Дома сделаю
— Да уж ладно, коли! Отступись.
— Часы да баба — самое ненадежное дело.
— Это пошто?
И начинался новый разговор, в избе незаметно скапливалась куча народу.
Гриша уходил из деревни уже ночью, иногда ночевал. И так он приходил по нескольку раз в лето, появлялся и зимой, и осенью. Женщины ругали его за отвалившиеся самоварные краны и дыроватые ведра, но когда его долго не было, то ругали за то, что не идет, не показывается.
Однажды он не появлялся ни разу за все лето. Женщины, обсуждая это дело, сообщали друг дружке, что с Гриши потребовали «патен», что Грише больше не бывать, не хаживать по деревням: он и паяльник будто бы кинул в крапиву. И сразу стало как-то скучно, особенно ребятишкам.
В ДОРОГЕ
— Куда поедете-то, не в «Зорю»? — Толстая женщина с плетеной корзиной в третий раз подошла к машине, но парень, сидевший в кузове, не обращал на нее внимания. Второй грузчик сидел в кабине.
Районный городок пылит старинными мостовыми, около учреждений ходят куры, периодически кричат и вытягивают шеи гусыни. Крохотные палисадники разомлели от жары.
— Ну чего тебе? — лениво спрашивает парень. — Здешняя, что ли?
— Здешняя, здешняя. В «Зорю» надо.
— Мы не в «Зарю».
— В «Зорю»? — обрадовалась, не расслышав, тетка.
— Ладно, в «Зарю»… через «Зарю». — Парень плюнул и махнул рукой.
Тетка полезла в кузов. Два тюка пакли, какие-то громоздкие запчасти, бочка с дизельным маслом были нагружены на машину.
— В «Зоре» живешь-то? — спрашивала тетка грузчика, когда поехали. — Там, говорят, поросят продают.
— Навалом, — сказал парень.
— Чево?
— Навалом, говорю. Любой породы.
— Ой, кабы купить-то! Третьего дня в «Красный пахарь» здря огрела, продавали, да не успела. Дак есть, говоришь, в «Зоре»-то?
— НУ'
.— Я бы тебе… Кабы ты меня направил куда надо. Я бы
тебе и чекушку купила.
Через полчаса подъехали к «Заре», остановились у магазина. Тетка купила четвертинку, сунула ее парню.
— Подожди тут у машины, вон председатель идет, — сказал парень.
Шофер о чем-то разговаривал с председателем. Потом парень открыл задний борт и скантовал на землю две кипы пакли. Председатель ушел. Все трое разместились на лужке, достали стаканы.
Тетка терпеливо ждала у магазина. Подошел грузчик, который обещал устроить поросенка.
— Значит, так. Разговаривал. Есть.
— Ой спасибо-то тебе! — обрадовалась тетка.
— Бу сделано, как Райкин говорит. Только, хозяйка, того… еще бы надо маленькую. Сама знаешь…
— Райкин, это председателя фамилия?
— Ну! Точно…
Тетка с явным неудовольствием сходила в магазин.
— Только уж гляди, чтобы… Здря в «Красный пахарь» огрела. Ты уж… направил бы сперва.
— Как штык! Ну? Я что тебе? Трепаться не люблю. Бу сделано! — И побежал на лужок.
Вскоре ребята заговорили по-новому, вторая чекушка полетела в крапиву. Тетка забеспокоилась, подошла к ним:
— Дак, робята, как насчет дела-то?
— Что! А ну пойдем.
— Куда?
— Пойдем, пойдем.
Парень взял ее под ручку и подвел к магазинному крылечку, где висел боевой листок и красочный типографский плакат.
— Во! — сказал парень. — Любого выбирай! Хоть этого, хоть этого!
На плакате был нарисован большой кукурузный початок. Каждое зерно початка изображено было в виде веселого поросячьего рыльца.
