уйти. Затем вышел покурить – Дэмьен уже большой мальчик, и один посидит. На улице смеркалось, дождь так и не кончился, словно наступил конец света. Я поднял воротник и приютился возле двери. Руки дрожали. Мы с Кэсси и прежде ссорились, ну разумеется, стычки между напарниками такие же яростные, как и у любовников. Однажды я так разозлил ее, что она ударила кулаком о стол и рука опухла.
Мы потом почти два дня не разговаривали. Но в тот раз все было иначе. Совсем иначе.
Я выкинул мокрую, наполовину выкуренную сигарету и вернулся внутрь. Отчасти мне хотелось отправить Дэмьена в камеру и поехать домой. Пускай Кэсси, когда вернется и увидит, что нас нет, сама решает, как поступить. Но такой роскоши я себе позволить не мог, мне требовалось найти мотив, причем побыстрее, чтобы Кэсси не успела устроить Розалинд допрос с пристрастием.
До Дэмьена начал доходить смысл происходящего. Он сходил с ума от волнения, грыз ногти, дергал ногами и забрасывал меня вопросами. Что будет дальше? Его отправят в тюрьму, да? Надолго? У его матери сердечный приступ приключится, у нее и так сердце слабое… В тюрьме правда так опасно, как показывают по телевизору? Я надеялся, что он не смотрел “Тюрьму Оз”.
Тем не менее стоило мне заговорить о мотивах, как он замыкался, сворачивался клубком, будто еж, отводил взгляд и имитировал потерю памяти. Ссора с Кэсси выбила меня из равновесия, все раздражало, собраться с мыслями не получалось, и что бы я ни делал – Дэмьен лишь пялился в столешницу и мотал головой.
– Ладно, – сдался я наконец. – Давайте немного побеседуем о вашем прошлом. Ваш отец умер девять лет назад, верно?
– Да, – Дэмьен насторожился, – почти десять. В конце года будет десять. А когда мы тут закончим, меня выпустят под залог?
– Это судье решать. Ваша мать работает?
– Нет, я же рассказывал, у нее… – он показал на грудь, – она инвалид. А мой отец оставил нам… О господи, мама! – Он выпрямился. – Она же с ума сойдет… Сколько времени?
– Не волнуйтесь, мы с ней уже поговорили, она знает, что вы помогаете следствию. Но даже с отцовским наследством вам, наверное, нелегко приходится.
– Что?.. Да нет, нам хватает.
– И тем не менее, – не уступал я, – если бы вам предложили хорошо заплатить за какую-нибудь услугу, вы не сразу отказались бы, я прав?
Плевать на Сэма, да и на О’Келли тоже. Если Дэмьена нанял дядя Редмонд, мне надо знать, как именно. Дэмьен в искреннем недоумении сдвинул брови:
– Что?
– У многих найдется миллион причин, чтобы расправиться с Девлинами. Дело только в том, Дэмьен, что некоторые не станут пачкать себе руки. Они лучше наймут помощника.
Я умолк, надеясь, что Дэмьен что-то скажет. Но он лишь ошарашенно смотрел на меня.
– Если вы кого-то боитесь, – я изо всех сил старался не давить на него, – мы вас защитим. И если кто-то нанял вас, все равно убийца не вы, верно? А ваш заказчик.
– Что?.. Я не… Что?.. Вы думаете, кто-то заплатил мне, чтобы… О господи, нет, конечно! – Он даже ахнул от возмущения.
– Если это не ради денег, то ради чего?
– Я же сказал, что не знаю! Не помню!
Я вдруг с отвращением подумал, что он и правда частично потерял память, а если так, придется выяснить, почему и при каких обстоятельствах. Впрочем, эту амнезию я тотчас же отмел. Нам такое постоянно рассказывают, и я видел лицо Дэмьена, когда он промолчал про совок, – про эту деталь он явно не забыл.
– Понимаете, я пытаюсь вам помочь, но если вы что-то скрываете, у меня ничего не выйдет.
– Ничего я не скрываю! Мне просто нехорошо…
– Это неправда, Дэмьен. Объясню вам, почему я так думаю. Помните фотографии, которые я вам показывал? Помните тот снимок, где с лица Кэти срезана кожа? Этот снимок сделан во время вскрытия, Дэмьен. А вскрытие показало, что именно вы сотворили с этой маленькой девочкой.
– Я уже сказал…
Я навалился на столешницу и уставился прямо ему в лицо.
– А сегодня утром, Дэмьен, мы обнаружили в сарае для инструментов совок. Ты что, думаешь, мы совсем безмозглые? А умолчал ты вот о чем: после того как ты убил Кэти, ты стянул с нее брюки и нижнее белье и засунул ей внутрь рукоятку совка.
Дэмьен схватился за голову:
– Нет, я не…
– И ты говоришь, что все это произошло случайно? Что ты случайно изнасиловал ребенка рукояткой от совка? Такого случайно не происходит, поэтому прекращай дурака валять и выкладывай, в чем причина. Впрочем, может, ты просто больной извращенец. Ты такой, да, Дэмьен? Такой?
Я слишком надавил, и Дэмьен – а день у него выдался непростой – вполне предсказуемо захныкал снова.
Мы там еще долго просидели. Дэмьен, закрыв лицо руками, надрывно всхлипывал. Я привалился к стене и прикидывал, что мне теперь с ним делать. Когда он умолкал, чтобы поглубже вдохнуть, я опять нехотя спрашивал его про мотив. Дэмьен не отвечал. Не уверен, что он вообще меня слышал. В допросной сделалось жарко и по-прежнему висел запах пиццы, густой и тошнотворный. Сосредоточиться не получалось. Я думал лишь о Кэсси, Кэсси и Розалинд. Согласилась ли Розалинд приехать, хорошо ли держится и не вздумается ли Кэсси прямо сейчас устроить ей очную ставку с Дэмьеном?
В конце концов я сдался. Я мурыжил его до половины девятого, и смысла продолжать эту беседу не было, Дэмьен совсем вымотался, сейчас даже лучший в мире следователь не выбил бы из него ничего путного, и я знал, что уже давно следовало бы положить этому конец.
– Ладно, хватит, – сказал я, – вам надо поужинать и отдохнуть. Завтра продолжим.
Он непонимающе взглянул на меня. Нос покраснел, а глаза опухли и превратились в щелочки.
– Мне можно… домой пойти?
“Умник, тебя за убийство арестовали, ты совсем без мозгов…” – чуть не выдал я, но сил на сарказм не осталось.
– Вы переночуете здесь. Кто-нибудь из моих коллег вами займется.
Когда я принес наручники, Дэмьен уставился на них так, словно перед ним средневековое орудие пыток.
Дверь в большой зал для допросов стояла открытой, и, проходя мимо, я увидел перед стеклом О’Келли – сунув руки в карманы, он раскачивался вперед-назад. Сердце у меня подпрыгнуло – значит, в допросной Кэсси. Кэсси и Розалинд. Я решил было зайти туда, но тотчас же отказался от этой мысли. Мне не хотелось, чтобы Розалинд связывала меня со всем этим безумием. Я передал Дэмьена – по-прежнему бледный и ошалевший, дышал тот все еще прерывисто, как ребенок,
