Правда, есть вероятность, что мы близнецы. Это моя идея. А Варе больше нравится природное клонирование. Ее право. Но неприятно, скажу я. Вообрази, два одинаковых распаренных лица, с вытаращенными глазами в зеркале. Это как раздвоение личности. Есть такая болезнь, мне рассказывали. Человеку кажется, что его два, и он одновременно находится в двух местах. Один пьет водку в Москве, а другой играет в рулетку в Монте — Карло. Рулетка… Ничего смешнее не придумаешь. Я тоже хочу в Монте–Карло, но овец туда не пускают.
Стоп! Как‑то сумбурно она говорит, не по порядку. Даша посмотрела на Антона и испугалась. В глазах мелькнула какая‑то яркая искра, как у испуганного кота, потом глаза его замешкались на тарелке с остатками еды, потом на рюмках и, наконец, с выражением участия и боли вперились в Дашу.
— Ты думаешь, что я сумасшедшая? Я просто не могу связно рассказывать, день у меня был очень тяжелый. И еще напилась так некстати! Я ведь к тебе пешком шла, у меня денег не было. Не у Соткиных же их брать. Такой огромный путь… Я шла, как в бреду. У меня все в башке перепуталось. Я думала, ты меня обнимешь, а ты всё подиум, подиум. Господи, при чем здесь твой подиум? Проблемки твои — маленькие, а я вообще не знаю, как мне дальше жить. Я в бегах, понимаешь? Бегущая… только не по волнам, а по земле, а земля — дыбом. Уходит земля из‑под ног! — она ударила открытой ладонью по столу и рюмки дружно подпрыгнули в полном согласии.
— Варенька, тебе надо лечь. Это последствие травмы.
Даша рассмеялась.
— Да послушай ты, наивный человек. Какие последствия? Травма была, не отрицаю. Мне по башке дали бандиты. Они за мной охотились. Они и сейчас за мной охотятся, поэтому я домой не иду.
— Никто за тобой не охотится. Это была случайность, — прошептал одними губами Антон. — Ты стала жертвой хулиганского нападения. Они могли напасть на кого угодню, но подвернулась ты… такая красивая! А мания преследования — всего лишь последствие травмы. Это все лечится, просто нужно время. И я, и Марина решили, что ты выздоровела. Но, очевидно, это не так. Умоляю, не пей больше! — закричал он, увидев, что Даша потянулась к бутылке.
— Антон, ну не будь дураком. Ты всмотрись в меня, вспомни. Я ведь так часто попадала впросак. Ты все списывал на болезнь, да? Я не Варя. Не нравлюсь я тебе, да? Я так и думала. Мы ведь такие бабочки… коконом похожи, а содержание разное. Впрочем, у нас и крылышки одинаковые, но судьба — у каждой своя.
Антон был в ужасе. И главное, сама поставила диагноз — раздвоение личности. Что делать? Марине звонить или сразу вызывать неотложку. Ведь сил нет слушать весь это бред.
— Я позвоню Марине.
— Ни в коем случае! Я ушла из дома. И вообще им ничего не надо знать. Боюсь, что им на первых порах понять все это не по силам. Варя в Монте–Карло, а я здесь. Я просто заняла ее место. И не молчи, пожалуйста. Говори, кого же ты все‑таки любишь — Варю или меня?
— Варенька, поверь, я люблю тебя больше жизни.
— Я — Даша. И не надо — больше жизни. Ты просто люби, как нормальный человек.
— А я нормальный. Хочешь, будем считать, что у нас здесь Монте–Карло. Такое маленькое, уютное с видом на Москву. А тебе надо лечь, — руки его обняли Дашу за талию, он без остановки говорил с ней, как с ребенком и пытался ласково, без усилий поставить на ноги, а она сопротивлялась, потом оттолкнула его с негодованием.
— У тебя просто не хватает мозгов, чтоб все это вместить. У тебя там порожнего места не осталось, все занято пластикой и чувством ритма. Лосьон для загара, гель для бритья. И еще модные мужские запахи. Духи мужские "Кориолан" — тень воина. Мужчина должен пахнуть смолой, морем, ветром и чуть–чуть древесной корой. Такой вот раскрой тебе по росту. С одной стороны "на парусах взяты двойные рифы", а с другой — стиль "унисекс" между мужским и женским. Ты трус, да? И что бы я тебе ни говорила, ты всегда будешь прятаться в скорлупу. И ждать, когда основной выбор за тебя сделают другие.
Она нормальная, совершенно здоровая и, как всегда, несправедливая! А он, дурак недоношенный, накрутил всяких страхов, хотел неотложку вызывать. Эта мысль была озарением, но он никогда не думал, что озарение сопряжено с физической болью. Что‑то ныло внутри, и совершенно невозможно было понять, что именно.
— Так ты меня просто дразнишь? Наговорила всяких ужасов, а я развесил уши и начал тебе сочувсвовать. Если тебя не устраивает мой подиум, то надо было прямо об этом сказать. И не стоило разыгрывать дурацкие спектакли. В конце концов, это просто жестоко. Не просто жестоко — подло, подло!
В глубине квартиры вдруг зазвонил телефон. Антон бегом бросился в комнату. За телефонным трепом можно передохнуть, а потом сменить тему разговора. Звонила Марина.
— Антончик, Варя у тебя?
— А где же ей быть?
— Как она себя ведет? Как обычно?
— Обычней прежнего.
— Ладно. Не по телефону.
Еще пару слов, о том, о сем… От Марины сразу не отвяжешься. Она вдруг начала рассказывать про "Минотавр" — большую халяву в Сочи. Антон послушно кивал. " И ведь кому премию дали! Говорухин — ладно, пусть. Но дать премию "Одному дню из жизни Гитлера"… не вкусно как‑то. Но тоже ладно… В конце концов в нашей стране настолько неприлично и опасно делать фильм из частной жизни Гитлера, что автор невольно заслуживает уважения. Про Бога сделать фильм кишка тонка, так пусть ваяют про дьявола. Если можно говорить, мол, получилось или не получилось, то это уже кино. А вот "Мама" — это не кино. Ты согласен? Нет, ты скажи — согласен? Вместо великой актрисы — дырка от бублика. Потому что она не знает, кого играет. И режиссер не знает. Собрал лучших актеров, как маляр посредственный, покрасил каждого в паскудный цвет и думает, что сделал народное кино. Наш кинематографический бомонд — это такая обманка. Я не про актеров, я про критиков и околокиношное пространство. И так трогательно. У двух очень талантливых женщин, одна поет, другая лицедействует и режиссирует — дети. Дочь певицы — милая девочка, некрасивая, но очень
