Полковник Гийомар получил взятку и пообещал Софье Карловне решить вопрос с визой, но во всем остальном план Нины оказался далеко не так хорош, как хотелось. Матвей Львович больше не ездил на службу и не давал ей покоя, постоянно требуя ее присутствия. Когда они сидели на втором этаже, Климу было слышно почти каждое слово. Как бесило его то, что приходилось прятаться от какого-то негодяя, терпеть, что он изводит Нину!
Она поднималась на чердак глубокой ночью, когда все забывались тяжелым, не приносящим облегчения сном.
Они не зажигали огня и не видели друг друга — это еще больше усугубляло нереальность происходящего. Все, что доставалось Климу, это прикосновения и взволнованный шепот:
Иногда луч прожектора заглядывал в слуховое окно, и тогда перед Климом на секунду появлялось белое лицо Нины с темными горящими глазами. Потусторонняя, страшная красота…
Нина целовала его, брала обещания ни при каких условиях не спускаться вниз и не подвергать себя опасности:
— Матвей Львович приказал охранникам не выходить из дома, — говорила она. — В городе начались повальные грабежи, и он боится, как бы к нам не ворвались.
Клим ненавидел себя за вынужденное бездействие. Но в Нинином револьвере оказался один патрон — с таким арсеналом не повоюешь с охраной.
2
Днем — вытягивающее силы ожидание. Крыша раскалялась, солнце било в слуховые окна, с улицы доносился рев моторов, стук подков и гул бесноватой толпы.
Даже размяться как следует нельзя — Клим рисковал выдать себя любым неаккуратным движением. Он спал, читал, думал…
Как Нина изменилась за два с половиной года! В ней всё еще было много девчоночьего, шкодливого, непослушного — она прятала Клима, как гимназистки прячут первую любовь от строгих родителей. Только у Матвея Львовича был не ремень наготове, а охранники с пистолетами.
Война не сломила Нину, но беспощадно пообломала: она настолько привыкла видеть недруга в каждом человеке, что не доверяла даже Софье Карловне:
— Ты ее не знаешь! — говорила она Климу. — Она нас с тобой никогда не любила.
Клима восхищала Нинина деловитость и стойкость, но настораживало ее внезапно проснувшееся жестокосердие: он слышал, чтó она говорила Матвею Львовичу — врагу не пожелаешь. Фомин любил ее, а Нина то и дело подчеркивала, что не расценивает его как мужчину, что Белое дело было проиграно из-за таких, как он, что в эмиграции его ничего хорошего не ждет, так что лучше сразу застрелиться. Матвей Львович подарил ей шелковый платок — видно, очень дорогой, — а она вытерла им разлившееся вино и бросила кухарке:
— Если отстирается, можете взять себе. — Она мстила Фомину за свой страх и зависимость.
Клим не сочувствовал Матвею Львовичу, но ему хотелось видеть Нину великодушной. Бессердечие и цинизм — закономерные следствия глубокой раны: Нина пропустила через себя смерть всех любимых людей. Пройдет много времени, прежде чем она вновь станет сама собой — и Климу придется иметь с этим дело. Как хочешь исхитрись, но она должна жить в мире, достатке и душевном тепле — только этим и поможешь.
Два с половиной года назад Клим тоже был другим: тщеславным, беззаботным нахалом, искренне уверенным в собственной исключительности.
Деньги были предлогом, а не причиной его возвращения в Россию. Отец думал, что его сын ни на что не способен, а вышло по-другому. Климу хотелось вернуться в родной город победителем: отметиться, поставить точку над «i»… Но победа не задалась.
Если война сделала из Нины циника, Клим превратился в стоика. Как там у Эпиктета?
Если нас пригласят к обеду, мы едим то, чем нас потчуют. В жизни между тем мы требуем от богов, чего они не могут нам дать, требуем, уже получив от них очень многое.
Несчастье — это либо чувство вины за прошлое, либо страх будущего. Человек опасается не нынешнего момента, а поджидающих его страданий, но он никогда не будет жить в этом страшном будущем, ему всегда придется иметь дело с настоящим, с которым все-таки можно совладать.
Хотя древние стоики наверняка осудили бы страсть Клима к жене — почтенные мудрецы не одобряли сильных привязанностей. Но они, верно, ничего слаще репы не пробовали и не разбирались в данном вопросе.
Чтобы понять, что такое любовь, надо посмотреть на ее противоположность. Это не ненависть, а война. Когда любят, в тебе видят нечто священное; когда ненавидят, ты, по крайней мере, заслуживаешь ненависти. А война — это инфляция людей: тебя убивают не как человека, а как тлю, случайно попавшую под каблук. Ты никто, а быть никем совершенно невыносимо.
