– Ничего страшного. Твое здоровье важнее.
Я бросила на него пристальный взгляд. Интересно, когда бы ребенок вырос, он был бы больше похож на него или на меня? А если бы родилась девочка, как бы она выглядела, будь похожа на Иньчжэня? Однако я уже никогда этого не узнаю… Душу наполнила глубокая печаль. Вслух же я медленно проговорила:
– Все дети – это небожители, спустившиеся в наш бренный мир. Великое Небо не пожелало, чтобы наше дитя прошло через тяготы жизни здесь, а потому забрало ее обратно к себе. Сейчас она там, где в небе плывут разноцветные облака, кружат журавли и расцветают сотни цветов. Она наверняка счастлива.
Спина Иньчжэня окаменела, но его голос по-прежнему звучал мягко:
– Да, она наверняка счастлива.
– Не нужно ни на кого обрушивать свою ненависть, хорошо? Если кто-то и виноват в этом, то лишь я одна.
Иньчжэнь отстранился и, заправив мне за ухо выбившуюся прядь, сказал:
– Сейчас самое важное для тебя – позаботиться о своем здоровье. Если ты снова начнешь беспокоиться о всяких ничего не значащих людях и событиях, я рассержусь!
Он говорил ласково, но в глубине его зрачков я видела ярость и пробирающий до костей холод. Я мысленно содрогнулась, и в моем мозгу промелькнула цитата из «Чжаньго цэ»: «Когда гневается сын Неба, сотни тысяч трупов покрывают землю и кровавые реки разливаются на тысячи ли». Уже готовые слететь с губ слова застряли у меня в горле.
Я знала лишь, чем все закончится для восьмого, десятого, четырнадцатого и других принцев, но не имела никакого представления о том, что ждет в будущем их жен. В конце концов, в древние времена женщина была лишь приложением к своему мужу и не могла даже оставить свое имя в родословной семьи – ее упоминали вскользь, как «супругу из такого-то рода». Восьмая госпожа так сильно любит восьмого принца. Интересно, что она сделает, столкнувшись с тем, что его ждет? Я внезапно ясно осознала: она просто погибнет вместе с ним, и все.
– Сегодня так чудесно светит солнышко, – улыбаясь, сказал Иньчжэнь. – Пойдем, свожу тебя на прогулку.
– Да, я тоже хочу выйти на улицу, – кивнула я. – Постоянно сижу в комнате, а если так сидеть, и здоровый вскоре заболеет. Только вот я плохо хожу, поэтому прикажи поставить на улице пару плетеных кресел, и просто посидим снаружи!
– Гао Уюн! – позвал Иньчжэнь.
Слуга тут же пришел на зов, толкая перед собой резную инвалидную коляску из сандалового дерева с мягким сиденьем и подлокотниками, обернутыми такой же мягкой тканью с вышивкой.
– Какая тонкая работа, – одобрила я.
Иньчжэнь взял меня на руки и пересадил в коляску.
– Главное, что она удобна в использовании. Тебе удобно? Если что-то не так, скажи мне, и я прикажу переделать.
Иньчжэнь катил мою коляску, наугад выбирая дорожки. Цвела сирень, и ее аромат был столь сильным, что чувствовался уже издалека.
– Пропущу в этом году сезон цветения, – с грустной улыбкой произнесла я. – А в это же время год назад… Рвала цветы!
На середине фразы я вспомнила, как Юйтань собирала и сушила цветы вместе со мной. Мне пришлось напрячься, чтобы тон голоса меня не выдал.
Иньчжэнь подкатил мою коляску к кусту сирени и с улыбкой сказал:
– Увядшие цветы расцветают вновь. В следующем году будешь рвать их сколько угодно!
Я поднялась с кресла. Пройдя несколько шагов, взялась за веточку, полную фиолетовых цветов, и сорвала. Поднеся ее к носу, пару мгновений вдыхала их аромат, а потом повернулась и дала понюхать Иньчжэню.
– Чудесный аромат, – улыбнулся он.
Взяв у меня веточку сирени, он пристроил ее в моих связанных узлом волосах и добавил:
– Так мне будет достаточно лишь наклонить голову, чтобы почувствовать его.
Я поднесла к носу свой рукав и, принюхавшись, сказала:
– Аромат цветов перекрыл даже исходящий от меня запах лекарств.
Иньчжэнь наклонился и приблизил нос к моему плечу:
– Мне кажется, что лекарственный запах и запах сирени прекрасно дополняют друг друга.
Я хотела толкнуть его, но не успела: Иньчжэнь обнял меня и прижал к себе.
– Все-таки ты пахнешь чудеснее всего, – произнес он, целуя меня в шею.
Иньчжэнь и раньше любил дразнить меня, но еще ни разу не вел себя столь бесцеремонно на улице. Нервничая, я отталкивала его, но без толку. Пришлось протянуть руку к его подмышке и начать щекотать.
– И теперь не хочешь отпустить меня? – сказала я. – Кто-нибудь увидит.
Иньчжэнь только рассмеялся и принялся щекотать в ответ.
– Меня осмеливается щекотать та, что сама больше всего на свете боится щекотки! Не боишься, что пострадаешь от своего же оружия?
Он пощекотал меня всего пару раз, а я уже, хохоча, обмякла в его объятиях.
– Ты же император, а ведешь себя так глупо, – проговорила я, с трудом переводя дух.
Видя, что я уже еле дышу, Иньчжэнь прекратил меня щекотать.
– Разве император не может веселиться со своими наложницами? – произнес он, приобняв меня. – Кроме того, рядом Гао Уюн и другие слуги. Кто посмеет подглядывать за нами?
Дальше я уже не слушала: у меня в голове вертелась его первая фраза. Заметив, что я перестала улыбаться, Иньчжэнь спокойно сказал:
– Я уже велел готовиться к церемонии получения титула. Мы проведем ее, как только ты окончательно поправишься.
Я вымученно улыбнулась:
– Разве ты прежде не хотел, чтобы у меня не было титула? Потом ты передумал из-за ребенка, но он… Теперь в этом уже нет необходимости.
– Раньше во мне не было того страха, что есть сейчас, – ответил Иньчжэнь, пристально глядя мне в глаза. – Нас не волнует, хочешь ты этого или нет, на этот раз Мы не позволим тебе тянуть.
Он сказал это твердо, очевидно не собираясь оставлять мне пространство для маневра. Я хотела развернуться и уйти, но, бросив взгляд на его седые виски, смягчилась. Прошло всего десять дней, а он за это время словно постарел на десять лет. Ничего не ответив, я молча прижалась к нему.
Глава 17
«Будто селезень я, что без утки своей в вышине одиноко парит»
– Барышня, о чем-то задумались? Уже так долго сидите без движения.
